Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

— Это машина генерала… — важно заявила дама, назвав фамилию. — Он сейчас на трибуне в числе почетных гостей. И в любую минуту может вернуться. Его машина не может уехать без него. Это надо понимать.

Званцев покраснел от стыда за генеральшу. Он не стал пререкаться с ней и побежал через площадь к Метрополю, где увидел автомашину. Шофер ее откликнулся на исступленную просьбу Званцева и доехал с ним до аптеки № 1 на улице 25 Октября, где он приобрел несколько кислородных подушек.

Обратно на Пушкинскую ехали по Кузнецкому мосту и регулировщик, сидя в “стакане”, перекрыл красным светофором путь. Званцев высунулся из опущенного окна и показал милиционеру кислородную подушку. Тот понял и махнул рукой, чтоб проезжали.

Мужичок-шофер близко к сердцу принял горе Званцева.

— Ты отнеси подушки-то, а я подожду. Может еще что привезти надобно.

— Спасибо, друг! Я мигом.

“Да, дама в машине была на генеральском уровне, а этот — на солдатском”, — подумал Званцев.

Около Андрюши суетились мама, бабушка и Валюша Фельдман. Кислородные подушки были ко времени. Но и кислород не помогал.

— Надо везти мальчика в Русаковскую больницу. Они получили аппарат для искусственного дыхания. Сашенька, ты отпустил машину?

— Нет. Шофер сам вызвался подождать.

— Тогда бери Андрюшу на руки и спускайся вниз, — распоряжалась Валя. — Мы с Таней поедем вместе с тобой. Я устрою, чтобы Андрюшу приняли.

Званцев снес сына в ожидавшую машину. Таня и Валя, сев на заднее сидение, положили мальчика себе на колени.

— Русаковская больница. Это за Сокольниками, — объяснила Валя.

Шофер осторожно вел машину. Андрюша дышал только через кислородную маску. В больнице его сразу приняли и повезли на каталке в процедурную. Званцев и Валя шли рядом.

Дежурная женщина-врач и процедурная сестра встретили их смущенно.

— Мы только что получили и еще не опробовали этот аппарат, — указали они на устройство, похожее на египетский саркофаг или футляр контрабаса.

— Давайте, испробуем его на мне, — предложил Званцев. — А потам положим в него Андрюшу.

— А ты не боишься, Сашенька? Живым в гроб ложится? — спросила Валя.

— Ну, что ты, Валя. Это ведь для Андрюши нужно. Я для него и в могилу бы лег.

— Там от тебя мало пользы было бы. А сюда залезай. Вот так. Теперь, давай, я на тебе корсет затяну, который сжимать и отпускать твою грудную клетку будет. Все, Сашенька, вылезай. Аппарат больше не понадобится.

— Как так? Как же Андрюша?

— Ему-то уже и не нужно искусственное дыхание, — сказала Валя и заплакала.

Званцев понял все и похолодел. Слезы потекли по его окаменевшему лицу. Он выбрался из аппарата и подошел к кушетке, где лежал еще теплый его любимый сын. У изголовья сидела Таня и молча рыдала. Плечи ее вздрагивали.

Это был самый страшный удар, который испытал Саша Званцев за свои неполные пятьдесят лет жизни.

Обращение ленинградского кинорежиссера Клушанцева поставить по их совместному сценарию научно-фантастическую картину в киностудии “Леннаучфильм” привело Званцева в Ленинград, и он поселился в “Европейской гостинице”. В старинный номер постучали. Званцев ждал кинорежиссера Клушанцева для работы над сценарием, но в дверях стоял статный молодой человек в форме курсанта Высшего военно-морского училища инженеров оружия.

— Здравствуй, папа. Я пришел к тебе.

— Более радостного сюрприза и придумать для меня нельзя. Как же ты решился?

— Да вот вырос и поставил себя на твое место.

— И что же? Осудил?

— Понял, что сам поступил бы точно так же.

— Хочешь сказать, что дурные примеры заразительны?

— Как раз этого я и не скажу, раз к тебе пришел. Я хочу разделить твое горе потери сына. Убедить тебя, что другой сын с тобой.

— Спасибо, Олешек. Я храню твои снимки Андрюши. И благодарен, что ты приходил к нам за ширму и считал Андрюшу своим братиком.

— Я был в Ленинграде в те горькие дни. У нас с Аленушкой нет никаких оснований отказываться от отца.

— Тогда давай дружить. Рассказывай все о себе.

— Буду военным моряком, инженером, как и ты. Ты не думай, что я осуждаю тебя за уход в литературу. Напротив, я горжусь тобой. И твои книги знаю наизусть.

— Надо ли говорить, как это меня радует. А как ты? С кем дружишь?

— Для меня товарищи дороже всего. Крепкие узы, взаимопомощь, взаимовыручка. Стоять друг за друга.

— Вот это молодец! А как девушки?

— Не без этого. Опять через тебя. Уверяет тут одна, будто я твое лучшее художественное произведение. Загибает. И романов твоих, может быть, не читала, а так… для красного словца…

— Я в твои годы уже отцом был. Примером тебе быть не хочу.

— Ты свою жизнь не только этим отметил. Есть, чему подражать.

— Живи своим умом, никому не подражая. Чувство товарищества, о котором сказал, свято храни.

— А у меня иначе не получится.

— Мне радостно увидеть тебя таким. Как проходит твоя учеба, вернее сказать, по военному говоря, служба?

— Очень интересно. Я специализируюсь по противовоздушной обороне.

— Что? Самонаводящиеся снаряды?

— Есть у нас такой комплекс.

— О большем не спрашиваю. Твоя старшая сестра Нина за первую атомную бомбу получила Орден Ленина.

— Это здорово! — искренне восхитился Олег.

— И бабушка твоя Магдалина Казимировна тоже награждена Орденом Ленина, за преподавание детям музыки.

— Я думаю, что музыка лучше атомной бомбы, хотя та и нужна для сдерживания зарвавшихся обладателей атомного оружия.

— Музыка лучше, говоришь? А ты ее не забросил после музыкальной школы?

— Нет. Организовал небольшой джаз-оркестр и дирижирую в нем.

— За это хвалю! — и отец обнял сына. — Я закажу, чтоб завтрак на двоих принесли сюда. Или, хочешь, пройдем в ресторан.

— Нет лучше здесь. Ведь надо многое сказать.

— Конечно лучше здесь, — и Званцев сделал по телефону заказ.

И сидя за чашкой кофе, они беседовали так, как будто бы не расставались на несколько лет. И это был один из счастливейших дней жизни Званцева.

Крупный европейский город со множеством исторических памятников, слился из двух городов по обе стороны Дуная: Буда и Пешт. Города были соединены мостом.

Званцев помнил еще дымящийся Будапешт, когда попал в него сразу после взятия города в тяжелых боях советскими войсками.

Он шел тогда по главной улице, остановившись перед книжным развалом. Одна из книг заинтересовала его “Алексей Толстой. ПОЛЕТ НА МАРС”, перевод на венгерский язык романа Алексея Николаевича “АЭЛИТА”. Поразительна была оперативность венгерских книгоиздателей, напечатавших эту книгу к вступлению Красной армии в Будапешт.