Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

— Думаешь, джина из бутылки?

— Уверен, что Хрущев не представлял себе, какую цепную реакцию вызовет своим благородным и дерзким поступком. Сейчас поднимут голову многие мыслящие люди. Ведь на этом культе держалась Советская власть. Он был вроде цемента, скрепляющего отдельные кирпичи или блоки.

— Цементом был не столько Сталин, сколько воплощенная в нем идеология. Она не исчезла вместе с ним, и я решил вступить в партию.

— Что? Хочешь наверх ринуться, занять освободившиеся места правителей после отставки Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова?

— Ты упрощенно и даже цинично смотришь на вещи. Я не претендую ни на какие посты, не сую нос в Большую политику. Ты холодно отрицаешь идейность?

— Ты сын купеческой семьи по отцовской и шляхтич по материнской линии! Зачем это тебе нужно? Ты никаких должностей после ухода из института не занимаешь. В руководство не лезешь. Не пойму тебя.

— Именно поэтому я и хочу сделать этот шаг. Он не сулит мне никаких выгод. Я не партийцем хочу стать, а коммунистом, поскольку уверовал в этот общественный строй.

— Есть русская поговорка “Не в свои сани не садись”. Хорошо бы она к тебе отношения не имела.

— Мои это сани, мои! Это сани каждого честного человека.

— Желаю тебе эту нешахматную партию не проиграть.

— Я не проиграю, начиная “дебют с чистой совестью и открытым сердцем”.

— Не знаю чего больше: изумляешь или восхищаешь ты меня, Саша. Дебютная позиция твоя обещающая. Впереди и позиционная борьба, и комбинационный шторм. Дерзай. И не попадай в цейтнот”.

В парткоме Союза писателей, куда Званцев подал заявление о вступлении в партию, он заполнил анкету, сразу вызвавшую недоуменные вопросы.

Выяснить существо нового претендента стать кандидатом в члены КПСС поручили детскому писателю детективного жанра с фантастическим уклоном Томану. Он побывал не только в институте электромеханики, где получил высокую оценку первого главного инженера, но и в районных отделениях МВД и Госбезопасности.

— Мы проверяли деятельность товарища Званцева за рубежом. Будучи уполномоченным ГКО в звании полковника, он, обладая огромными возможностями, в отличие от своих коллег на других фронтах, никак не использовал свое высокое положение в личных целях. Ничего ценного для себя не привез, справившись с порученной работой инициативно и успешно. В конце войны получил тяжелые ранения, что не помешало ему привести в Москву колонну автомашин с трофейным грузом, — сообщали Начальники силовых ведомств посланцу писательской партийной организации.

Последний недоуменный вопрос к вступающему в ряды партии возник уже на партийном собрании.

Былая комсомолка ехидно спросила:

— Как понять заполненную вами анкету, где вы пишете, что работали сперва машинистом, а потом вдруг масленщиком? Это вызывает недоверие ко всей анкете.

— Машинистом, если не сказать “машинисткой”, я работал тринадцатилетним мальчишкой в Омском Губздраве, окончив курсы машинописи и стенографии в 1919 году, а масленщиком в 1922 году, как слушатель Омского механико-строительного техникума, у паровой машины парохода, плававшего по Иртышу.

— Небось девичьим голоском свиданья мужикам назначал по телефону, — раздался голос места.

— Бывало, — признался Званцев, вызвав общий смех.

— Теперь мне все ясно, — постучал карандашом о стол председательствующий, — и даже забавно. О вашем семейном положении с вами будет говорить секретарь райкома, который после нашего партийного собрания пригласит вас к себе.

Партийное собрание состоялось из-за ремонта не в помещении Союза писателей, а в столовой Литературного института имени Герцена на Страстном бульваре рядом с Камерным театром.

Это было серое полуподвальное помещение, собравшее членов партии, прозаиков. Почти никто из них произведений Званцева не читал, и знакомились они с ним по анкетным данным. Томан дал справку о проведенной им проверке соискателя.

Затем начались вопросы к самому претенденту:

— Вы не состояли ни в пионерской, ни в комсомольской организации из-за непролетарского происхождения, — задавал вопрос Лазарь Лагин. — Что же способствовало вашему становлению, приведшему теперь вас без благотворного влияния коллектива в 48-милетнем возрасте в партию?

— В пионерские годы я был уже совслужащим и в детском кругу не вращался. Кроме того, имел не рабоче-крестьянских родителей, что мало способствовало бы моему вступлению в комсомол. Но коллективизм был привит мне, пусть это никого не удивит, командными соревнованиями шахматистов, в которых я участвовал. Академическая успеваемость в институте способствовала прохождению мною классовой чистки, когда из института изгонялись чуждые элементы. Ну, а после окончания института, я всегда равнялся по передовым коммунистам, стремясь быть непартийным большевиком. И сейчас стою перед вами не как сын своих родителей, ставших в наше время рядовыми трудящимися, а как самостоятельный человек, не стремясь получить от этого какую-либо выгоду. Я пришел со своим литературным багажом. Мой “Пылающий остров”, печатался не только у нас в “Пионерской правде”, но и в органе французских коммунистов “Юманите”, по словам Главного редактора газеты Анри Стилла, как острое идеологическое оружие. Я хотел бы, чтобы эти слова французского коммуниста прозвучали рекомендацией меня в ряды нашей партии.

Партийное собрание единогласно приняло Званцева в кандидаты партии. Но предстояло пройти еще собеседование с секретарем Краснопресненского райкома партии.

Вечером за обычной шахматной партией Женя Загорянский спросил:

— Ну, каково было свидание с партбоссом?

— Главный вопрос касался моральной чистоты члена партии и моих семейных дел.

— На путь истинный наставлял?

— Он сказал, что это единственное, что меня не украшает, и для члена партии нетерпимо. Это ведь великое дело, Женя, прозрачность каждого члена партии перед нею.

— Что ж он тебе предложил? Вернуться в старые семьи, где твое место уже занято? Или гарем завести?

— Нет. Можешь посмеяться надо мной, но дело до религии дошло.

— Но вы же оба атеисты!

— Тем не менее, его устроило только мое заверение, что у меня жена, как у попа, последняя.

Загорянский расхохотался:

— Ну, я Тане принесу поздравление с вечным мужем. Оказывается, нерушимые браки заключаются не на небесах, а в райкоме партии.

— Это не так смешно, как серьезно. Членство в партии накладывает нелегкие обязательства.

— Хорошо бы все материалисты были такими идеалистами, как ты.