Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

Расчетливый инженер брал в нем верх над восторженным поэтом, чего нельзя было сказать о сосредоточенно задумчивом лирике Львове, у которого увиденное выльется в прекрасные стихи.

В этом убедился Званцев, сам грешивший данью Музе, когда побывали они на побережье Тихого океана. Одно упоминание о нем внушало Званцеву ощущение величественности. Недаром, называли его не только Тихим, но и Великим. И вот Званцев стоял на его берегу рядом с тонко чувствующим поэтом Михаилом Львовым, (татарином Маликовым).

Званцев знал штормовые волны Атлантики, видел их в Баренцевом море, находясь на корабле между кипящими гребнями пены. Но здесь впервые ощутил он океанскую мощь, когда разбиваются в пенных взрывах гигантские валы, гонимые ветром в тихую, казалось бы, погоду.

Ветер, яростный, сбивающий с ног ветер неистовствовал повсюду. Это сказалось на растущих по берегу низкорослых камчатских березах, живущих вопреки его сокрушающим усилиям. Их жизнестойкость восхитила поэта, и он написал стихи:

А не думал ли поэт, создавая образ несгибаемой камчатской березы, о многострадальном городе-герое, граничащим с Карельским перешейком, где растут схожие с камчатской карельские березы? Не возникал ли в его подсознании бессмертный Ленинград, выстоявший под напором гитлеровского тайфуна, как выстояла под неистовыми тихоокеанскими ветрами эта восхитившая его камчатская береза?

Но Званцев остался самим собой. Глядя на наклонившиеся по океанскому ветру деревья, он мысленно видел на их месте ветряки с электрогенераторами, превращающими силу стихии в электрический ток. А на гребнях накатных волн представлял поплавки. Качаясь, как корабли в непогоду, они превратят зловредную энергию волн…, через ветры подаренную им солнцем, в тот же электрический ток, переданный людям по энергетическому кольцу. И не будет тогда энергетических кризисов на Камчатке из-за незавезенного туда дорогого топлива!

Уже в Москве Званцев написал на взволновавшие его стихи Львова музыку. И она могла бы звучать с эстрады, как его “Баллада о Рыбачке”, если бы он приложил к этому усилия. А вода сама под камень не потечет.

Единственный на полуострове город и порт Петропавловск-на-Камчатке расположен амфитеатром домов на горном склоне, спускающимся к морю. Отсюда виден дымящийся островерхий вулкан.

Кавторанг, организуя выступления бригады не только у моряков-пограничников, но и для горожан, обрадованных приездом писателей и артистов из столицы наболтал лишнее. Хвастал присутствием в агитбригаде шахматного мастера, не уточнив какого. И не спросив о готовности к этому Званцева, объявил воспрянувшим духом местным шахматистам, что мастер даст им сеанс одновременной игры на любом числе досок.

— Вы с ума сошли, Кавторанг! — воскликнул Званцев. — Я же мастер по шахматной композиции, и играя с шахматным мастером, едва одну партию из четырех выигрываю.

— Так ведь выигрываете же! — невозмутимо молвил Кавторанг.

— Я же опозорюсь перед двадцатью противниками! — сокрушался Званцев.

— Так ведь только перед двадцатью. А, отказавшись, опозорите нашу бригаду перед сотнями тысяч жителей Камчатки. Вы уж извините. Я всего лишь капитан второго ранга, по званию могу командовать военным кораблем, а в шахматах не мостак. Но обещаю, что буду ходить по кругу за вами между досками и убеждать игроков, что они проигрывают. Уверяю вас, что психологическое воздействие имеет огромное значение. И я заглажу свою вину.

— В самом деле, Александр Петрович, — вмешался полковник Власов. — Ну, проиграете кому-нибудь, зато, сколько радости доставите тем, кто выиграет у приезжего мастера.

И после традиционных для бригады выступлений, когда Званцев показывал статуэтку “догу”, еще не успев переложить “Камчатскую березу” на музыку, чтобы Дементьев спел это, а Михаил Львов читал написанные здесь эти стихи, Званцев отправился, как на Голгофу, выручать не в меру предприимчивого Кавторанга и всю их творческую бригаду.

На сеанс явилось двадцать камчатцев, каждый со своими шахматами. И фигуры на досках выстроились разношерстными рядами.

— Может, придеремся к этому и откажемся? — шепнул Кавторанг.

Званцев пронзительно посмотрел на него. Тот отскочил со словами:

— Я свое дело сделаю, все будут уверены, что проигрывают. Доверьтесь моему дару внушения.

— А в Васюках вы бывали?

— А это что? Порт такой?

Званцев усмехнулся в ответ и пошел по кругу делать двадцать первых ходов. А Ковторанг лисьей походкой следовал за ним, как беспристрастный свидетель, с важным видом останавливаясь у каждой доски.

К концу первого часа игры сеансеру не удалось выиграть ни одной партии. Противники нещадно сопротивлялись, подсказывая друг другу ходы. Лишь в девяти партиях он имел позиционное преимущество.

Кавторанг продолжал ходить за сеансером, и там и тут, тоном мудрого знатока изрекал:

— Как он вас переиграл! Уму непостижимо! Вот что значит высший класс игры! Не вижу, как вам выпутаться!

Или:

— Ну, браток. Считай, хана. Сдавайся, пока мат не получил. Его атака неотразима.

Другим шептал, как по секрету:

— Это же великий этюдист. Сам Владимир Ильич Ленин его этюдами увлекался и Дюма-сын, бессмертный академик после ”Дамы с камелиями” тоже. Этюдные замыслы разгадать за доской невозможно. Ночи надо просидеть.

— А мне, кажется, у меня лучше, — робко возражали ему.

— Когда кажется, креститься надо! Лучше протрите глаза и в обморок не падайте, — с серьезным видом советовал он.

Дело близилось к концу. Девять партий сеансер выиграл и столько же проиграл. Ничьих не было.

Нечего говорить! Позорный для сеансера счет! Недоставало только еще опозориться в оставшихся двух партиях.

И тут Званцеву шепнули, что два его последних противника — Чемпион Камчатки и Чемпион Тихоокеанского военно-морского флота.

Званцев собрал все свои силы. Вот когда надо не ударить лицом в грязь.