Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

Такой видный деятель и ученый, как Бенджамин Франклин утверждал, что шахматы воспитывают твердость характера и способность не падать духом в трудных положениях. И Званцеву предстояло сейчас доказать это.

Против камчатца у него была лишняя пешка, и он с присущей этюдисту точностью довел партию до победы. Ничейный исход сеанса был обеспечен. Но Званцев считал, что не имеет права не стать победителем.

И партия с моряком оказалась важнейшей из всех им в жизни сыгранных. У черных преимущество — ферзь против ладьи со слоном…

Кавторанг испуганно поглядывал на Званцева. Только глубокая складка между его бровями выдавала теперь интенсивную работу мысли. Он мысленно сжался, как камчатская береза, в упругий не поддающийся враждебному напору ветра комок, уже не ходя между досками, а сидя на заботливо пододвинутом ему стуле, сражаясь с последним игроком, один на один.

Он ощущал сдерживаемое дыхание сгрудившихся вокруг их партии участников сеанса. Никто не ушел, напряженно глядя на происходящее на доске.

Сложившаяся на ней позиция стояла перед Званцевым с непременным заданием выиграть, словно была этюдом.

Техника создания этюда у Званцева была такова, что он обычно ставил на доске парадоксальную матовую или патовую позицию, неприступную крепость или позиционную ничью и двигался вспять, находя ходы, приводящие к выбранному положению, желательно в борьбе в интересной комбинации. Добавлял фигуры, восстанавливая сражение, единственным путем приводящее к его красивой идейной задумке.

И сейчас, глядя на доску, он искал “красивый мат”, чтобы свести к нему игру. Шестым чувством шахматного художника он чувствовал его. Король черных прижат к краю доски, где его и следовало бы заматовать, как толстяка, застрявшего в собственных дверях. И “двери” эти надо сузить, принеся в жертву для того хоть все свои фигуры.

И он стал последовательно осуществлять свой план: увел ладью из под удара короля, оставив ее на зажимающей вражеского короля вертикали.

В нависшей над игроками толпе зашушукались. И кто-то, не сдержавшись, внятно произнес:

— Смотри, братишка! Лукав его ход! С виду отступил, а сам матом в три хода грозит. Защитись от его опасного слона.

— Эй, там на баке! Якорь вам в глотку! Давай, без подсказок! — строгим командным голосом прикрикнул Кавторанг.

Тихоокеанский чемпион и сам почуял угрозу и передвинул черного ферзя, чтобы защититься от грозящего матом белого слона. А Званцев, словно не заметив этого, проводил свою “обреченную” угрозу, и, как Герман в “Пиковой даме” ставил одну за другой волшебно выигрывающие карты “Тройка, семерка… туз!”, делал свои грозные ходы: шахнул слоном, потом пешкой заставил черного короля встать под смертельный прежде удар слона. Но ферзь черных теперь надежно стоял на страже. К изумлению зрителей Званцев поставил слона под его удар…

— Бита ваша “дама пик”, — торжествующе произнес моряк, снимая с доски зарвавшегося слона ферзем.

— Прозевал мастер! Прозевал! — восторженно воскликнул болельщик морского чемпиона. — Ну, братишка! Теперь, он, почитай, без штанов остался, наша взяла!

Под этот шум “шахматного прибоя” Званцев двинул свое “белое величество”, дерзко нападая королем на короля, хотя не могут короли сблизиться для удара на взаимно битую клетку. Но он открыл поле для превращения белой пешки в ферзи с матом черным. Но, покинув укромный уголок, белый король сам подставил себя под шах. Обрадованный противник не замедлил воспользоваться этим и дал шах ферзем по диагонали.

— Так его! Так! Гони и в хвост, и в гриву белогвардейского “верховного” адмирала! — не унимались фанаты-болельщики.

Король должен или вернуться в свой угол или отважно ринуться под новый шах ферзем по горизонтали, не допуская после этого превращение белой пешки. Званцев дерзко не посчитался с этим: его король ушел от шахов, встав напротив вражеского короля.

— Уф, отлегло. Все на прицеле. Можно передохнуть, — решили самовольные консультанты и продолжали: — Черная пешка мешает тебе объявить вечный шах, бери ее слоном.

Тихоокеанец послушался. Ничья выглядела почетной.

— Правильно, братишка. Теперь ему от вечного шаха никуда не уйти. А нас апосля такой полундры и ничья устроит.

Но тут приключилось невероятное…

Званцев, сначала отдал проходную пешку, поставив черного ферзя в угол доски, потом, чуть сдвинув ладью, объявил черному королю шах, а когда тот придвинулся вплотную к черному ферзю, Званцев продолжил угрозу, продвинув пешку вперед готовя новый мат.

Все онемели. Грозил нежданный мат ладьей под защитой пешки.

— Защищайся слоном, защищайся, — не страшась “якоря в глотку”, советовали моряку.

И последний противник в сеансе шахматного композитора дрожащей рукой поставил своего слона, защищая им клетку, не позволяя ладье матовать короля.

Но Званцев, не задумываясь, подставил и ее под удар. И когда партнер был вынужден взять последнюю белую фигуру, слабенькая пешечка шагнула вперед, объявив черному королю, застрявшему в ловко устроенных из его же фигур капкане, задуманный этюдистом “спертый мат”!

Все присутствовавшие, включая яростных болельщиков поверженного чемпиона апплодировали победителю.

Художник Захаржевский делал зарисовку этой сцены.

Раскрасневшийся моряк встал и, горячо пожимая Званцеву руку, сказал:

— Спасибо вам, маэстро. Я буду всем показывать этот финал. Вы открыли мне “шахматную красоту" [12] Александр Казанцев, Никита Казанцев ФАНТАСТ Дилогия мнемонических романов Все события в романе не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами не случайны .

А Кавторанг к каждому подходил с вопросом:

— А что я вам говорил?

Вся творческая бригада после сеанса шла по набережной в гостиницу. Час был поздний, и в темноте близко рокотал прибой.

— Это надо же! — громко восхищался Кавторанг. — Все фигуры отдать и одной пешечкой партию выиграть!

— Не сочтите за ложку дегтя в бочке меда, — сказал полковник Власов. — Мне даже страшно стало, когда представил вас, полковника, уложившего всю дивизию, чтобы водрузить флаг на высоте.

— Будьте уверены, полковник, боевой состав дивизии я в братскую могилу не уложил бы, — твердо отозвался Званцев. — Другое дело деревяшки. У поэта Безыменского есть такие строчки:

— Я, конечно, не шахматист, — вмешался Львов. — Но коль дело до поэзии доходит, то скажу, что сегодняшняя партия — подлинное поэтическое произведение из области шахмат.

— Значит, недаром, шахматную композицию называют поэзией шахмат. Не надо считать, что все это я выдумал за доской. На эту тему был создан один из моих ранних этюдов. Но к нему снисходительно отнесся сам Леонид Куббель.