Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

Отвозил Лема к Долгушину домой Званцев в своей машине, а они вдвоем, сидя на заднем сидении, распевали русские, хорошо знакомые Лему, песни.

Ожидаемой новой встречи Званцева с Лемом в Познани не получилось.

Зато ждали его встречи неожиданные.

Все делегаты Конгресса обедали в одном ресторане за счет гостеприимных хозяев.

Званцев шел по проходу к своему столику, где уже сидели Парнов и Кулешов, когда дорогу ему преградил высокого роста плечистый поляк.

— Ну, истинный Петр Григорьевич идет! — воскликнул он. — Шурочка, здравствуй! Я — Татур. Твой школьный товарищ и друг Стасик.

— Стасик! — только и мог вымолвить Званцев от изумления. — Ну и здоров же ты!

— Я — кавалерийский офицер. Был у немцев в плену. В газете прочитал, что на Конгрессе будет Александр Званцев. Но не знал ты ли это? И пришел в ваш ресторан, чтобы убедиться. И вдруг смотрю, идет сам Петр Григорьевич. Он, конечно, уже не живет. Значит, это ты идешь. Как Витя? Как Магдадина Казимировна? Тоже не живет? Ах, как жаль! Она же полька! Да ты почти поляк. Впрочем, чему дивиться. Тебе под семьдесят, а мне и того больше. А ей было бы под сто. Так долго мало кто живет.

Найденный “Шурик” усадил друга за стол, не обращая внимание на косые взгляды своих соратников, и, продолжая оживленно вспоминать со Стасиком далекие годы и давно забытых людей. О многих он говорил “не живет”, многих не помнил.

Но лошадей Званцевского двора он, страстный лошадник, назвал всех по именам. И “коренного”, великолепного рысака Шалуна, и пристяжных, и несравненную Точеную, с которой Шурик выиграл приз на ипподроме.

— Надо ли так выставлять напоказ былое богатство вашей семьи? — тихо шепнул Званцеву Кулешов.

— А я родителей не стыжусь, — ответил Званцев. — Отец, инвалид Красной армии, был признанным общественником подмосковного города, мать, заслуженная учительница, награждена Орденом Ленина.

— То прекрасно есть, — воскликнул Стасик. — Она же дочь польского революционера, помню, гусарского полковника, сосланного в Сибирь за восстание 1863-го года. У тебя, Шурик, есть родня в Польше — Курдвановские. Можно познакомить с моим соседом. У него родословная рода Курдвановских на триста лет встарь. Я буду просить его прислать тебе ваше генеалогическое дерево. Оно у него на стенке висит.

— Только этого вам не хватало, члену партии, — прошептал Кулешов.

Но слова его утонули в поднявшемся шуме.

Кто-то вошел в ресторан, сразу окруженный людьми. Татур встал и, обладая завидным ростом, разглядел через их головы.

— То ж космонавт ваш, что прямо в космос вышел над Землей.

— Алексей Леонов! — воскликнул Званцев. — Он мне недавно первый значок космонавта вручал.

И он стал пробираться к Леонову между столиками. Тот увидел его, вышел навстречу, обнял и расцеловал.

— Вот как приобщаться надо к чужой славе, — сказал Парнов Кулешову.

Татур неодобрительно посмотрел на него.

Леонов подошел к столику:

— Мне машину открытую дали. Поехали гуртом город смотреть.

— Стасик, поедем? — предложил Званцев.

— Никак не можно, — замотал головой Татур.

— Но почему?

— Я град знаю.

— Вот и хорошо. Будешь нам рассказывать.

— Не можно, — твердил Стасик. — Ботинки свадебные.

— Так ведь не пешком. В машине.

— Ни. Жмут они.

— Свадебные и жмут? Ты что, женился недавно?

— Ни. Ни разу. Ботинки есть, свадеб не было.

Леонов ждал. Старые друзья распрощались, обещая писать друг другу.

Но переписка их прервалась, с появлением “Солидарности“ во главе с Лехом Валенса, и генеалогического дерева старинного рода внук полковника Курдвановского так и не получил.

И еще нашла его в Познани новая заместительница Главного редактора издательства “Молодая Гвардия” Инесса Федоровна Авраменко, приехавшая ознакомиться с работой конгресса.

— Почему вы не бываете больше у нас? — спросила она Званцева, выходя из зала после утреннего заседания.

— Это вопрос не ко мне, а к вашему руководству, Инесса Федоровна.

— Боже мой! Оно же полностью сменилось! Мне поручили увидеться с вами на Конгрессе.

— Для этого не требовалось ехать в Польшу.

— Не будьте таким ершистым. И дайте мне слово, что зайдете ко мне в издательство и покажете свою последнюю книгу. Я быстро читаю и верну вам.

— Я просто подарю вам авторский экземпляр.

— Тогда я приглашаю вас на сегодняшний вечерний просмотр немецкого фильма “Воспоминание о будущем”.

— Спасибо. Фильм, хоть и немецкий, но я имею к нему некоторое отношение.

— Тем более. Тогда вы меня пригласите.

— Будем вечером смотреть по взаимному приглашению. После моего выступления на вечернем заседании, на которое я тоже вас приглашаю.

— С удовольствием принимаю оба ваши приглашения.

Еще утром в номер Званцева вошел озабоченный Саша Кулешов.

— Поговорить надо, Александр Петрович, — многозначительно начал он.

— Всегда готов, Саша, — отозвался Званцев.

Саша Коган (Александр Петрович Кулешов в литературе, куда войти помог ему Званцев первыми публикациями в альманахе “На суше и на море”) свободно владея французским языком, (мать была известной переводчицей с французского) и, близкий к спортивным кругам, постоянно сопровождал спортивные делегации за рубежом.

В последние годы, пройдя в Союз писателей, он преуспел в его коридорах и даже стал секретарем правления Московской писательской организации.

— Вы должны мне помочь, Александр Петрович, как школьному другу вашей Танюши. Я, как руководитель советской делегации, попал в безвыходное положение. Советовался с Еремеем Иудовичем Парновым, и мы оба решили, что только вы можете разрядить обстановку.

— Да что такое у вас приключилось, что за детективный сюжет?

— Дело в том, Александр Петрович, что руководство Конгресса обратилось ко мне с негласной просьбой, чтобы вы отказались от предусмотренного на сегодня выступления. Оно по каким-то высшим соображениям для них нежелательно.

— Но это же идет вразрез со всеми принципами, заложенными в международную организацию, и что за опасность грозит конгрессу из-за моего выступления?!

— Не знаю, но представление мне сделано официально. Я сам ломал голову. Быть может, вчерашнее общение в ресторане с бывшим кавалерийским офицером играет роль? Недаром при инструктаже в ЦК нас предостерегали от общения с местным населением.

— Это же друг моего детства! — возмутился Званцев.

— Вы знаете, кем он был в детстве. Но не знаете, кем он стал теперь.

— Слушайте, Саша! Вы имеете дело не с мальчиком, а с человеком, прошедшим, в отличие от вас и Парнова, через огонь и воду, и медные трубы. Для меня совершенно ясно, о чем вы беседовали с Парновым и кому нежелательно мое выступление, причем даже неизвестно о чем! Я не забыл его провалившейся попытки запретить мне через партком выступать по телевидению. Так же обречена на провал и эта попытка, ставящая вас, оказавшегося у Парнова на поводу, в ложное положение. Я ведь могу сегодня во всеуслышание заявить об этом.