Игорь Молотов - Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики

Феномен Жириновского заключался в генерируемой им мощной психодраме, цепкости ума и волчьей интуиции. Он мог быть и коммунистом, и фашистом, и либералом — тем, кого сейчас отчаянно требовала публика. Вряд ли кто-нибудь прочитал хоть строчку из программы его Либерально-демократической партии, потому что успех Жириновского не в бумагах, а как раз в его эмоциональной агрессивной манере. Он всегда говорит в лоб, не тратя время на сложные логические конструкции и не делая пауз. Жириновский говорит не языком партократа, но языком улиц, очень понятным простому обывателю.

«Почти ежедневные нападки на меня и на партию. Политика связана с обманом… Вас хотят обмануть. Мы же избрали нашим оружием сказать правду. Ни одна партия не смогла выдвинуть в июне прошлого года кандидата в президенты. Только ЛДПР смогла… Я один не был связан с номенклатурой, с КПСС. Кадеты и РХДД перекрасились… В августе политические партии ушли в подполье… Ельцин пришел к власти ночью, слабость — когда приходят к власти ночью. 90 % преступлений совершается ночью».

Не давая передохнуть и подумать слушателю, Жириновский окатывал всех очередным поливом: «Самые трагические ошибки — политические… Историю нельзя переделать… Я буду защищать русских на всей территории России и бывшего СССР. Нельзя проводить национальное отделение, если мы пойдем таким путем, у нас будет завтра на месте России пятьдесят, шестьдесят, семьдесят государств. Суверенитет личности — да, но не нации. Если мы дадим всем нациям суверенитет — мы будем в состоянии войны всегда. Говорят — какой выход? Многопартийный парламент ситуацию не спасет. Нужен авторитарный режим. В Турции каждые десять лет приходят к власти военные. Там решили национальный вопрос варварским способом. Военные все исправляют… Наше государство в состоянии больного, которому требуется сильное лекарство… В Германии, чтобы перейти к демократии, требовался американский оккупационный режим…»

Третьим Вольфович сносил публику сравнениями, которые даже невозможно увязать в смысловую цепочку. Они звучали как мантра или песнопения шамана.

«Рыбак с удочкой или с динамитом. Мужчина и женщина… договорился или изнасиловал, большая разница… В Латвии не выходят газеты… В Тбилиси закрыт аэропорт. «Российские вести» сообщают каждый день, где находится Гамсахурдия, а! А американская подводная лодка в это время подошла к нашим берегам… Гуманитарную помощь присылают нам, чтобы разведать наши военные аэропорты, вы поняли? Они знают, что режим Ельцина, режим Попова — временный. Они готовятся… Саддам Хусейн нужен США. Он их ставленник на Ближнем Востоке» — так говорил Жириновский.

Очень часто Вольфович заканчивал свою блестящую речь полным противоречием ее началу, что абсолютно никого не смущало. Говоря о Жириновском, надо уточнить, что в этом случае форма гораздо важнее содержания. Изящная словесная эквилибристика, удачно соединенная с базарной одесской нахрапистостью, делала главного либерал-демократа понятным, своим для благодарных слушателей. Гайдар с его мычанием своим быть не мог. Чубайс был всегда отвратителен. А Жириновский — нет, он свой, он являл собой архетип не отца, но пахана, который разрулит все проблемы у оборванного, униженного народа-победителя. По сути, ему была и не нужна партия, сам по себе человек-оркестр, он мог запросто организовать любой информационный повод. Как, например, было с авантюрной комедией об отправке «соколов Жириновского» в Ирак с хеппи-эндом — об этом я расскажу позже.

Вольфович сейчас в возрасте, в рейтинге ведущих политиков России он занимает 52-е место, а в 2001-м был на 66-м. Что-то тут не так: как Владимир Жириновский, политическая звезда которого была наиболее яркой как раз в девяностых, за пятнадцать лет путинской России прибавил по политическим очкам? Тут все просто и не очень — Жириновского невозможно считывать по экспертной шкале вместе с, упаси боже, Володиным, Баталиной или Миллером. Жириновского можно сравнивать только с дьяволами — Пол Потом, главарем Ку-клукс-клана Дэвидом Дьюком или смолящим сигару экзотичным Муссолини. Не умещается он в рейтинг посредственных политиков и управленцев с квадратными челюстями. Жириновский — человек своей эпохи, динозавр, чья звезда покачивается в информационном пространстве междуцарствия, в эпохе большого рок-н-ролльного надувательства. Как точно заметил как-то адвокат Вольфовича Сергей Беляк, «вам будет противно жить без нас».

Будущий партийный вождь, как и положено священному монстру, родился в пестрой Центральной Азии 25 апреля 1946 года. У себя на кухне Эдуард Лимонов рассказывал мне, что видел дом в Алма-Ате, в котором провел детство Владимир Вольфович: убогое ветхое жилье, чуть ли не японской постройки (после войны в Казахстан было депортировано около 60 000 японских военнопленных), отсутствие каких бы то ни было удобств. Такое жилье и «создавало» политика Жириновского. Жила семья бедно, впрочем, как и все остальные после войны. Мать тащила шестерых детей, работая подавальщицей в столовой железнодорожников. Туда часто приходил и сам маленький Вова, поесть и посмотреть на людей в красивой железнодорожной форме. Есть хотелось больше, чем смотреть. Из увлечений у мальчика известны разведение голубей и кроликов, в голубятне он даже оставался ночевать. Птичье увлечение закончилось плохо — кто-то подбросил туда дымовую шашку, и голуби, к несчастью, погибли. Но это только закаляло Вольфовича. Сам он вспоминает детство в своей книге «Иван, запахни душу!»: «Помню, мама в разговоре с нами в качестве самого решительного и веского аргумента говорила: «Все, я сказала. Делайте так!» Мама потом рассказывала мне, что, едва научившись складывать слова в фразы, я на третьем годике жизни поджимал губки и не плакал, когда что-то не так, а, размахивая маленькой ручкой, зажатой в крошечный кулачок, кричал: «Все, я казал!» Именно так — «казал».

Кстати говоря, бранчливая манера Владимира Вольфовича в моменты, когда он раздражается, становится еще более несносной. А раздражается он, когда знает, что не прав. Ну, вот как в детстве. Чем больше наблюдаешь за манерой Владимира Вольфовича, тем сильнее нарастает ощущение хлестаковщины и базара. В этом он мало отличается от таких блестящих, но непоследовательных в своих высказываниях ораторов, как Лев Троцкий и Муссолини. Последний вообще любил повторять, что, «когда заканчиваются аргументы — я беру кастет». Жириновский тоже это быстро усвоит, и драки с политическими оппонентами станут нормой для грузного, склонного к ражей полноте политика. Даже сейчас, в свои семьдесят, Жириновский нет-нет да влезет в очередную инспирированную им потасовку. С этим рукоприкладством в собственном стиле Жириновский, по Лимонову, политик американского типа.