Лев Энгельгардт - Записки

Артиллерии капитан Сергей Алексеевич Тучков, к счастью, по первому удару в набат вскоре ушел к своим двум ротам артиллерии, стоявшим на Погулянке, и нашел там всю свою команду готовую у орудий. К нему мало-помалу стали прибегать от сказанных полков некоторые офицеры и нижние чины, и собралось их до 700 человек. Он подступил к городу и стал оный канонировать [172]; поляки хотели было его атаковать, но, видя устройство [его войск], опасались. Поляки потребовали от Арсеньева, чтобы он приказал Тучкову остановить канонаду, но тот отказался, а принудили полковника Языкова, чтобы он от имени генерала послал таковое приказание. Тучков, получа сие предписание, отвечал, что пока генерала лично не увидит, то приказа не послушает, и требовал, чтоб его ему выдали. Но как начало рассветать, и увидя, что польские полки собрались и вывезли из своего арсенала артиллерию, и видя малое число своих войск, ретировался [он] к Гродно и прибыл туда благополучно без малейшей потери, хотя при начале жарко был преследуем.

В Гродно командовал генерал-майор кн. Пав<���ел> Дмитр<���иевич> Цицианов. Как человек разумный и с воинскими особливыми дарованиями, [он] был осторожен и содержал войска в должном порядке и потому тотчас по дошедшей молве принял свои меры и, дождавшись Тучкова, взял с Гродно контрибуцию, занял крепкую позицию и оставался там до времени.

Между тем поляки предались совершенно духу французской революции; многие знатные поляки были перевешаны, в числе которых: князь Масальский, бискуп Виленский, Ожаровский и Четвертинский [173]. Коллонтай играл роль Робеспьера, хотел было всех русских перерезать, но Костюшко, завременно прибыв в Варшаву, до злодейства сего не допустил. После, когда уже Прага, предместье Варшавы, русскими была взята, и перед занятием самой Варшавы, Коллонтай ушел с большой суммой денег.

Костюшко наименован [был] главным начальником с неограниченною властью. Наскоро формировал войска, умножая регулярные полки вольницею, так что в каждом полку был тройной комплект. Кавалерию паны снабдили хорошими лошадьми, отдали всех своих охотников, которые были искусные стрелки, усилив войска «посполитым рушением», то есть все шляхтичи, живущие наподобие однодворцев, в Польше их многое множество, должны были вооружиться; сверх того набраны крестьяне: не имея достаточного оружия, [они] вооружены были косами наподобие пик. С главнейшими силами Костюшко пошел против Ферзена, к которому король прусский присоединился с значительным корпусом. Зайончек назначен был противиться со стороны Красной России. В Литве начальствовали: Вавржецкий, Гедройч и Беляк, командующий татарскими полками; сии татары поселены [были] в Виленском воеводстве и отчасти в Гродненском и снабжали 16 эскадронов. Но все сии генералы ни теоретической, ни практической войны не знали; после Костюшки считался у них лучшим Домбровский, служивший в саксонской службе полковником.

Описав польскую революцию, приступаю к описанию военных действий.

Полковник Рарок, командующий авангардом отряда г<���енерал>-п<���оручика> Загряжского, донес, что поляки поутру, в четыре часа, в числе осьми тысяч и более, заняли от Дубенки верстах в двух ту самую позицию, которую занимал Костюшко против армии Каховского, и что уже с его казаками начал перестрелку. Весь наш отряд состоял из 10 батальонов, 12-ти эскадронов, 1 полка донских казаков и 10-ти орудий полевой артиллерии.

Не снимая лагеря, весь отряд выступил к Дубенке; пока оный приближался, поляки выслали эскадрона четыре на шармицель [174], но как скоро усмотрели, что два батальона обходят их позицию, а отряд шел прямо к ним в лицо, то они и ретировались в лесу, а потом и совсем ушли к Хелму. Пленные показали, что то была рекогносцировка, но польские войска у Хелма были в большом числе под командою генерала Зайончека.

Через день после незначащего сего дела прибыл с корпусом генерал-поручик Дерфельден; так как он был старее в чине Загряжского, то он [Загряжский] и поступил к нему в команду. Авангард поручен был г[енерал]-м[айору] гр. Валериану Зубову; он составлен был из 4-х батальонов, 6-ти эскадронов, полка донских казаков и 4-х орудий полевой артиллерии; весь корпус состоял более 15 тыс. человек.

На другой день пошли атаковать Зайончека, бывшего при Хелме, расстоянием от нас верстах в тридцати, двумя колоннами, а для облегчения марша — разными дорогами. Я командовал авангардом колонны генерала Загряжского; дорога через лес была чрезвычайно дурна и расстоянием далее той, по которой пошел Дерфельден. Мы пришли спустя час, когда началось дело. Лишь только вступили [мы] в линию и открыли канонаду против построенного редута с артиллериею и прикрытого косинерами [175], поляки, оставя редут, побежали, но орудия успели увезти; одно только увязло в болоте, которое взял нечаянно Низовского полка адъютант Гололобов. Стоявшим на правом фланге легкоконным двум полкам велено было атаковать народовую кавалерию, прикрывавшую бегущих косинеров. Положение места было болотистое, к нам клином сузившееся, а к неприятелям шире; за сим болотом был ложемент, в котором помещен был неприятельский батальон. Лишь только наши полки пошли в атаку, как болото заставило их тесниться к флангам, почему и расстроились, из ложемента открыт был по ним ружейный огонь, народовая кавалерия ударила на оба фланга и обратила наших в бегство; Дерфельден велел сделать несколько выстрелов ядрами по неприятелям и своим, что заставило наших остановиться, а неприятеля ретироваться. Тем дело и кончилось с небольшою нашею потерею. У неприятеля убито было более трехсот человек, в том числе один полковник, занимавший редут; много взято в плен косинеров, которые, как неохотно сражавшиеся, отпущены по домам.

Случилось мне с подполковником Мейером проезжать мимо базилианского монастыря в Хелм, от места сражения верстах в трех. У сего монастыря поставлены были маленькие чугунные 4 пушки, из которых стреляли во время церковных праздников, и каковые у всех почти польских костелов бывают, и которые после положены были на мужицкую телегу и с лафетами. Он [Мейер] сказал мне: «Поедем поскорее, чтоб не подумали, что мы хотим присвоить себе честь взятия сей страшной батареи». Но представьте мое удивление, когда я увидел в реляции, что сию батарею взял майор Шепелев, за что дан ему был георгиевский крест. Как поносно начальству делать таковое злоупотребление и бесчестить сей почтенный орден! Но к несчастию, не один сей был таковой пример; люди достойные и действительно заслуживавшие бывали без всякого награждения, потому что не хотели подличать, а самохвалы и подлые льстецы были осыпаемы почестями.

На другой день пошли вслед Зайончека в Красностав, но он так скоро бежал, что не могли его настичь, и он переправился чрез Вислу при Пулаве, имении князя Чарторижского, который много способствовал к поощрению революции, снабжая Костюшку деньгами. Не доходя до оной десять верст, корпус остановился. Дерфельден имел повеление имений Чарторижских не щадить, для чего Пулава была разграблена до основания; сады и парки не уступали расположением и красотою Царскому Селу; богато украшенный огромный дом разорен, картины порваны, библиотека, состоявшая из 40 тыс. волюмов [176], вся истреблена, так что никто ни одним полным сочинением не воспользовался, кроме подполковника С. Н. Щербачева, которому удалось, видно, приготовленные для отправления два ящика с лучшими изданиями французских книг себе присвоить. Натуральный кабинет весь разбит, а превосходное собрание окаменелостей все было раздроблено.