Лев Энгельгардт - Записки

Тут получили от прусского короля уведомление, что он, соединив свою армию, состоявшую из 30 тыс. человек, с корпусом Ферзена, разбил Костюшку под Песочным, преследует его и приглашает Дерфельдена перейти Вислу и преградить отступление Костюшки к Варшаве. Мы с восхищением готовы были уже сие исполнить, как получили повеление от князя Репнина, коему поручено было главное начальство над войсками: поспешить к Несвижу, несмотря ни на какие обстоятельства, ибо граница России угрожается сильными мятежными войсками. Почему Дерфельден принужден был, во исполнение того ордера, на другой день выступить.

Не доходя до местечка Брестович, узнали, что генерал Макрановский расположен был с корпусом в 10-ти милях от нашего пути. По сему известию граф Зубов выпросил позволения со своим авангардом атаковать его, но, приблизясь к нему мили за четыре, узнал, что он нарочито силен, то и просил подкрепления, для чего Загряжский с своим отрядом был послан. Как гр. Зубов был генерал-майор, то и хотел, чтобы Загряжский принял начальство, а тот от того отговаривался (тем), что он послан только его подкрепить. Итак, не согласясь в том между собою, оба возвратились в корпус и продолжали марш до Слонима.

Пробыв там несколько дней, кн. Репнин приказал оставить для прикрытия российских границ г[енерала]-м[айора] Лассия с 4-мя батальонами и 6-ю эскадронами, а всему корпусу идти к Вильне, ибо г[енерал]-м[айор] Кнорринг безуспешно атаковал оную и поляки сильно ему противились. Но едва дошли к реке Неману при местечке Белиц, получили донесение от Лассия, что он атакован Сираковским с коронным войском, татарскими полками Беляка и посполитым рушением, всего до 18 тыс. человек. Почему г[енерал]-п[оручик] Загряжский командирован с своим отрядом идти форсированным маршем на сикурс. От Белиц до Слонима около 12 немецких миль; мы шли почти без роздыху и через 22 часа под Слонимом соединились с Лассием. Поляки хотели переправиться через реку Шару по плотине, простирающейся на версту и на которой устроена была большая мельница, нашими тогда сожженная. Невзирая на несоразмерные силы и храбрый напор поляков в продолжение 8-ми часов, храбрая защита плотины полковником Коновницыным [177]со своим Старооскольским полком сделала покушения их тщетными. С другой стороны Щары неприятельскою устроенною из 20 орудий батареей много убито у нас людей, одних канонеров в Старооскольском полку убито три комплекта. Неприятель, видя безуспешное усилие переправиться, к вечеру уже прекратил канонаду и отступил версты на две от реки. Лассий тоже отступил на недальнее расстояние к опушке леса; посылал [своих людей] небольшими частями показываться в разных местах из-за леса, чем заставил поляков думать, что он получил подкрепление.

По соединении корпуса положено было в совете, чтобы в ту же ночь перейти Щару у Жировицкого базилианского монастыря, вверх от Слонима в 5-ти верстах, и зайти неприятелю в тыл; для чего, как я был за обер-квартирмейстера, позвали меня для должного распоряжения и приготовить охотников. Я, квартируя в Слониме зиму и будучи псовый охотник, все местоположения мне были известны, знал и то, что от Слонима по правой стороне к Журавичам были непроходимые зыби, и, чтоб оные обойти, надо было окружить, по крайней мере, верст 40. Господа генералы усомнились; приказано было, по обыкновению, представить жидов, чтоб от них о том разведать, которые мое показание утвердили, почему план был сей оставлен. Мне приказано было построить портативный мост; Щара была тут шириною саженей 14, глубиною аршин около 3-х, а в некоторых местах и глубже. Через два дня мост был готов, положен на воловые фуры, и определен к оному Херсонского полка корнет, казалось, человек исправный.

Дерфельден и сам с корпусом возвратился и уведомил, что он намерен сделать обход, зайдя неприятелю с тыла, и что когда даст знать, тогда Загряжский, переправясь по приготовленному мосту, атаковал бы его в лицо, в ожидании же того предупредительного повеления корпус был бы в ежеминутной готовности.

Вместо того чтобы Дерфельден шел в тылу и заранее дал бы нам знать, он шел по другой стороне Щары от Деретчина, и мы, не быв извещены, увидели уже его аванпостных казаков, вступивших с неприятелем в перестрелку. Корпус выстроился, но мост замедлил двинуться к назначенному месту переправы. Я приказал сказанному определенному к мосту офицеру, чтобы повозщиков никуда не отпускал и волов кормил бы у самых фур, но он в точности того не исполнил, в чем, без всякого оправдания, была моя оплошность, [ибо], положась на подчиненного, сам над ним не надсматривал. Однако ж, наконец, мост был поставлен; я первый с двумя гренадерскими ротами и двумя орудиями по оному переправился, а за мной и весь отрад; но Дерфельдена корпус нас опередил. Впрочем, ежели бы моею оплошностию и не промешкали, все бы не успели атаковать неприятеля прежде Дерфельдена и помешать ретираде Сираковского, который, видя превосходящие его силы, наступающие на его фланг, ретировался за дефилеи к Кобрину.

Дерфельден жаловался кн. Репнину на Загряжского, что он причиною того, что неприятеля упустили, а как тот расположен был лучше к Дерфельдену, нежели к Загряжскому, [то], не разобрав обстоятельства, делал последнему строгие и несправедливые выговоры, почему тот отпросился и поехал в Россию. По короткому обхождению бывшего моего командира с гр. Зубовым, он упросил его, чтобы позволил мне быть при нем волонтером, на что он с большою ко мне благосклонностию согласился. Итак, я стал волонтером против воли.

При графе Зубове было нас, волонтеров, одних штаб-офицеров человек с сорок; мне было тогда 27 лет, а летами я был всех старее. В числе оных был граф П. Х. Витгенштейн и А. П. Ермолов. Мне было приятно то, что я жил во все продолжение кампании у полковника Рарока, бывшего с полком в авангарде у графа; как я не имел своего экипажа, то до сего во всем нуждался, а тогда я уже был как бы у себя и во всем [имел] изобилие.

Князь Репнин предписал Дерфельдену, чтобы он в Слониме остался, и находящегося за дефилеями, расположенного у Кобрина, Сираковского атаковать не осмеливался. Тут предстал случай, чрез который кн. Багратион приобрел славу, искав смерти. Как заслуги его были столь велики и столь известны, то я о сем умолчу, но впоследствии кампании он с эскадроном бросался в преследование Гедройча и Вавржецкого с такою отчаянною храбростию, что один раз в преследовании неприятельского арьергарда под вечер заехал в неприятельский лагерь и навел ужас; несколько раз бросался на пехотные колонны, за что в одну кампанию справедливо получил владимирский орден и чин.

Между тем как князь Николай Васильевич [Репнин], будучи в Несвиже, боялся, чтобы поляки не вторглись в российские границы, подал к таковому мнению [повод] Грабовский с небольшою партией, [который] прокрался через Минскую губернию к Белоруссии, думая, что там недовольные российским правительством возмутятся, а как войска оттоле все были выведены, то сим отважным предприятием отвлечет русские силы из Польши, в чем он очень ошибся. Кн. Цицианов, сведав о том, с своим небольшим отрядом истребил его, не допустив до Рогачева.