Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 2

Но англичане и французы не только бесконечно затягивали переговоры, они еще требовали от нас «компенсаций» за каждую сделанную ими «уступку». По этому поводу 23 июня у меня произошла острая стычка с Галифаксом. Пригласив меня в министерство иностранных дел, Галифакс начал горько жаловаться на советские «упрямство» и «неуступчивость» и затем, сделав сурово-загадочную физиономию, в упор опросил, действительно ли Советское правительство хочет тройного пакта?

— Зачем вы ставите такой вопрос? — ответил я. — Вы же прекрасно знаете, что Советское правительство является убежденным сторонником тройственного пакта.

— Я этого не вижу, — заявил Галифакс. — В переговорах всегда обе стороны делают уступки и в конце концов сходятся на компромиссе. Мы, английская сторона, сделали вам в ходе этих переговоров немало уступок, а вы не сдвинулись со своих первоначальных позиций ни на йоту… Очевидно, Советское правительство не заинтересовано в пакте.

— Простите, лорд Галифакс, — возразил я, — но, должно быть, у советской и английской сторон разные представления о том, что такое дипломатические переговоры. Английской стороне они, видимо, рисуются чем-то вроде базара, на котором торгуются два купца: сначала купцы невероятно взвинчивают цены, потом постепенно их начинают спускать и, наконец, доходят до соглашения; при этом каждый купец требует за каждую сделанную им: уступку такой же уступки от своего партнера… Так вот, мы, советская сторона, смотрим на дипломатические переговоры несколько иначе. Мы не стремимся вначале запрашивать свыше меры, для того чтобы иметь потом возможность что-то «уступить». Мы сразу говорим то, что, по нашему мнению, требуется для достижения поставленной цели. Так же мы поступили и в нынешних переговорах. Изложенное в советском проекте 2 июня, это тот «железный минимум», который может обеспечить мир в Европе. Вы же начали с того, что никак не могло обеспечить этот мир, и потому, естественно, должны были постепенно двигаться в нашу сторону, ибо вы тоже должны быть заинтересованы в сохранении мира в Европе. Мы не можем отступить от нашего «железного минимума», не предавая дела мира. Вам же нужно еще несколько приблизиться к нам, чтобы общими силами мы оказались в состоянии поставить предел агрессии. Поэтому спрячьте лучше каталог сделанных вами уступок и не требуйте от нас за них никаких компенсаций. Мы на это не пойдем. Мы — реалисты. Поймите, нас интересуют не юридические формулы, не равновесие в балансе уступок с той и другой стороны, нас интересует сущность дела, то есть действительное предупреждение агрессии и обеспечение мира в Европе. Для достижения этой цели есть только один путь — это тот путь, по которому идет советская сторона. Пойдемте вместе по нему.

Галифакс внимательно выслушал меня, но не согласился. Он стал теперь доказывать, что во всяких переговорах очень важен «человеческий элемент», а этот «элемент» предусматривает обязательство взаимных уступок. Без таких взаимных уступок не может быть создана «атмосфера», содействующая успешному ходу и исходу переговоров. Мы делаем ошибку, если игнорируем вопрос об «атмосфере».

— Прослушав ваши соображения, — резюмировал я, — готов, пожалуй, признать, что Советское правительство действительно сделало одну ошибку: оно не учло «базарных» методов английской дипломатии и потому слишком рано и слишком откровенно обнаружило свой «железный минимум». Но, право же, нам нет оснований извиняться за эту ошибку.

Чем дальше шли переговоры, тем яснее становилось, что англичане и французы просто проводят тактику саботажа. Европейская обстановка накалялась с каждым днем. Гроза явно собиралась над Данцигом. 18 июня туда прибыл Геббельс и произнес бешеную речь, в которой прямо заявил, что приближается время, когда Данциг станет частью гитлеровской Германии. В последующие дни тысячи немецких «туристов» наводнили город; в огромных количествах туда доставлялось контрабандой разнообразное оружие вплоть до тяжелой артиллерии; нацистский лидер в Данциге Ферстер обратился к населению с призывом не пожалеть усилий для превращения его опять в германский город. Под влиянием всех этих событий напряжение в германо-польских отношениях все больше возрастало, а волнение в Лондоне и Париже все увеличивалось. Выступая 27 июня в парламенте, Даладье заявил, что «еще никогда Европа не была в таком смятении и тревоге, как сейчас», а пять дней спустя, 2 июля, французский премьер констатировал, что «общая ситуация в Европе чрезвычайно серьезна». В речи, произнесенной 28 июля в Лондоне, Черчилль говорил:

— Я очень озабочен положением, в котором мы в настоящее время находимся. Оно очень похоже на прошлогоднее, с той, однако, разницей, что в этом году у нас нет возможности к отступлению. Нас не связывал договор об обязательствах с Чехословакией. Сейчас мы дали абсолютную гарантию Польше. Все говорит о том, что нацисты сделали необходимые приготовления для того, чтобы принудить Польшу к уступкам. Если Польша не уступит, она будет атакована крупными силами с запада и юга.

И даже сам Галифакс в речи 29 июня в очень мрачных красках рисовал открывающиеся перед Европой перспективы.

И вот, несмотря на все это, англичане и французы продолжали тянуть свою нудную, искусственно надуманную канитель в переговорах о тройственном пакте. Одним из их любимых методов при этом было затягивание своих ответов на наши предложения или поправки. Как раз в эти дни я сделал небольшой статистический подсчет о том, сколько времени потребовалось для подготовки своих ответов советской и англо-французской стороне. Цифры получились очень любопытные. Оказалось, что из 75 дней, которые к тому времени заняли переговоры, СССР для подготовки ответов взял только 16 дней, а Англия и Франция — 59. Неудивительно, что эти цифры были использованы в советской печати. 29 июня 1939 г. «Правда», писала:

«Англо-франко-советские переговоры о заключения эффективного пакта взаимопомощи против агрессии зашли в тупик…

Факт недопустимой затяжки и бесконечных проволочек в переговорах с СССР позволяет усомниться в искренности подлинных намерений Англии и Франции и заставляет нас поставить вопрос о том, что именно лежит в основе такой политики: серьезные стремления обеспечить фронт мира или желание использовать факт переговоров, как и затяжку самих переговоров, для каких-то иных целей, не имеющих ничего общего с делом создания фронта миролюбивых держав.

Такой вопрос напрашивается тем более, что в ходе переговоров английское и французское правительства нагромождают искусственные трудности, создают видимость серьезных разногласий между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР, с другой, по таким вопросам, которые при доброй воле и искренних намерениях Англии и Франции могли быть разрешены без проволочек и помех».