Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

В Нижнем Новгороде была одна из активных организаций РСДРП. В ней Рыков встретился со знакомым ему ещё по «казанским делам» Николаем Семашко — будущим наркомом здравоохранения, перезнакомился с другими товарищами, среди них — Михаилом Владимирским, с которым чуть позже войдёт в Московский комитет партии, а ещё позже, в 1917 году, будет работать в московской большевистской организации. Впоследствии упоминание об этом общении с «врагом народа» будет тщательно избегаться авторами очерков о Семашко и Владимирском, как и книг о жизнедеятельности Я.М. Свердлова. Между тем встреча этого 19-летнего нижегородца с более старшим и «солидным» революционером, уже поработавшим в ярославском и костромском подполье, не прошла бесследно для товарища Андрея — под этим именем он станет известен в партии. Их дружба продолжалась и окрепла в короткие для Свердлова советские годы.

Официально вроде как бы не существуя (хотя полиция сравнительно быстро зафиксировала, что под различными фамилиями и кличками появился новый её «подопечный» [5] Уже в июне 1904 года он попал в циркуляр о «повсеместном розыске». Вот как были определены его приметы: рост средний; телосложение среднее; держится несколько сутуловато; выглядит старше своих лет; волосы темно-каштановые, прямые; глаза карие; дальнозорок, но очков не носит; голос баритон; речь чистая. В циркуляре отмечалось, что разыскиваемый «в различных городах имеет большие связи, взять его можно только на улице». ), Рыков в повседневной революционной практике вошёл в жизнь многих людей, которые заполнили и его жизнь. Разными по возрасту, социальному положению, отношению к борьбе с самодержавием были эти люди. Знал ли он по нижегородскому подполью, к примеру, братьев-сормовчан с нерусской фамилией Ягода? Двое старших из них погибли в революционной борьбе, третий 14-летним парнишкой встал за наборную кассу первой организованной в Нижнем нелегальной типографии. И он же станет первым руководителем созданного в 1934 году наркомата внутренних дел, сыграет зловещую роль в развертывании сталинской расправы со старой большевистской гвардией и, оказавшись ненужным Сталину, сам будет брошен на ту же судебную скамью, на которой вместе с Рыковым оказались обвиняемые мартовского «процесса» 1938 года.

Но тогда, в 1904 году, страна жила текущими заботами, под гул солдатских эшелонов, уходивших в Маньчжурию, где империя терпела поражения в войне с Японией. Каждое из них усиливало иной, все более нараставший гул, свидетельствовавший о неотвратимо близившейся первой русской революции. В этом гуле прозвучала и подготовленная Рыковым крупная стачка рабочих Сормовского завода. Он вложил в неё весь свой накопившийся опыт, все силы, и она вылилась в значительное выступление, имевшее резонанс не только в Сормове. Со времени его участия в подготовке саратовской первомайской демонстрации прошло всего два года, в организации сормовской стачки он держал своеобразный выпускной экзамен и выдержал его с успехом.

Это подтвердило ближайшее время, когда из Москвы в Нижний пришла просьба о помощи. Тамошняя организация потерпела крупный разгром. Для восстановления её нужны были энергичные, свежие силы. Так Рыков оказался в московском поезде, увозившем его от Волги.

С ней была связана вся предшествующая жизнь, которая подвела его к порогу нового жизненного этапа. Когда он вышел из московского вокзала на гомонливую Каланчевскую (ныне Комсомольскую) площадь, он не мог, понятно, знать, что «волжский период» для него кончился, а бурлящий где-то за краями привокзальной толпы, пока ещё совсем незнакомый город станет родным. И хотя товарищ Алексей приехал сюда с четким заданием, он не мог знать (да и не думал об этом) и того, что ближайшие месяцы выдвинут его в первые рады большевиков.

Прежде всего предстояло восстановить организацию. За этой короткой фразой — кропотливое собирание и объединение разрозненных социал-демократических кружков и групп, создание новых, налаживание в пролетарских районах прерванной работы. «Дня через два после приезда в Москву, — вспоминал впоследствии Алексей Иванович, — я поехал за город, в Ростокинскую больницу, где в квартире одного из врачей состоялось свидание с единственным товарищем из комитета, оставшимся в Москве. От него я получил длинный список зашифрованных адресов и паролей к товарищам из районов и фабрик. Кроме этого списка, в центре уцелел лишь небольшой кружок пропагандистов, преимущественно из студентов. Вместе с несколькими товарищами из этого кружка мы приступили к «собиранию» московской организации и восстановлению связей с фабриками и заводами… На протяжении нескольких недель нам удалось наладить связи в большинстве районов, получить литературу и организовать её распространение».

Однако простым распространением литературы работа не ограничилась. «Наряду с этим, — отмечал Рыков, — была организована центральная коллегия пропагандистов — человек семь или девять — и выработана программа пропагандистских занятий, главными темами которой были: классовое строение русского общества, японская война, рабочий класс и либерализм, неизбежность революционного переворота. Аналогичные группы были организованы затем и по районам».

Когда пришли телеграммы о трагедии 9 января 1905 года на Дворцовой площади в Петербурге, трудящиеся «второй столицы» встретили их по-революционному — митингами и забастовками, первыми баррикадами в Замоскоречье. События не застали врасплох и революционную социал-демократию Москвы. К тому времени местная организация не только была восстановлена, но и превратилась в одну из наиболее крупных в стране. Это был результат усилий многих революционеров, и примечательно, что в их незаурядной среде 23-летний провинциал-волжанин не затерялся, а, напротив, обрёл авторитет. И надо ли удивляться, что именно он был избран представлять Московский комитет РСДРП на III съезде партии.

В апреле 1905 года, покинув на время бурлящую Россию, Рыков под фамилией Сергеев появился в Лондоне, куда съезжались делегаты съезда. То был первый партийный съезд после размежевания летом 1903 года российской социал-демократии на большевиков и меньшевиков. Последние, не желая подчиниться большинству, не прислали своих делегатов в Лондон; они собрались в Женеве, однако в силу малочисленности не решились объявить себя съездом.

Подавляющее число местных комитетов избрало на съезд большевиков. Тем не менее он, как, впрочем, и другие дореволюционные съезды, не был многолюдным. В арендованном для него помещении собралось около сорока человек. Рыков-Сергеев оказался здесь рядом с Л.Б. Красиным, М.М. Литвиновым, А.В. Луначарским, Н.А. Скрынником, совсем молодым, даже по сравнению с ним, 22-летним Львом Каменевым, некоторыми другими партийцами, с которыми он будет встречаться и позже.