Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

Став в первые недели после победы пролетарской революции председателем Петросовета, Зиновьев с переездом Советского правительства в Москву фактически возглавил этот важнейший район страны. Сохранился словесный набросок его портрета того времени, сделанный попавшим к нему на прием Федором Шаляпиным: «В кожаном костюме, бритый, среднего роста, с интеллигентным лбом и шевелюрой музыканта». Завязавшуюся беседу он, по утверждению Шаляпина, прерывал телефонными разговорами: «С ними церемониться не надо… Принять самые суровые меры… Эта сволочь не стоит даже хорошей пули…» Можно усомниться, конечно, что в присутствии посетителя Зиновьев частил такими телефонными командами. Но все же запись великого артиста примечательна; она по-своему характеризует эпоху и её людей, восприятие петроградского руководителя определёнными общественными слоями.

Немалое время глава Петросовета проводил в Москве. Весной 1919 года здесь состоялся учредительный конгресс III, Коммунистического Интернационала. Избрание Зиновьева председателем Исполкома Коминтерна, а с 1921 года — и членом Политбюро ЦК РКП (б) укрепило его положение ближайшего соратника Ленина, но вместе с тем и сыграло свою роль в пренебрежительной недооценке им значительного усиления Сталина на посту генсека.

Зиновьев был, в общем-то, незаурядным человеком, но, как кажется, не выдержавшим испытания властью. Со временем у него проявились претензии на «вождизм», амбициозность, склонность к проявлениям жестокости и неразборчивости в достижении целей. И все же нет серьезных и убедительных оснований предполагать, что в первой половине 20-х годов он стремился к утверждению «культа своей личности» в том смысле, как мы понимаем это явление сегодня. Сознавая, что никто из ленинских соратников не может заменить вождя, он был в принципе сторонником коллективного руководства, однако проявлял все более возрастающие претензии на то, чтобы играть в нем особую, даже исключительную роль.

Примерно к тому же, но со своих позиций, со своими претензиями на «вождизм» и непомерными амбициями стремился и Троцкий. Рыков познакомился с ним ещё в 1905 году, когда он, став одним из руководителей Петербургского Совета рабочих депутатов, впервые широко заявил о себе в революционной борьбе. Вряд ли они встречались в последующие двенадцать лет, живя и действуя, образно говоря, в разных плоскостях — территориальной и политической: Троцкий находился вне России, в эмиграции, и был чужд большевикам. 1917 год вновь свел их — в составе предоктябрьского ЦК РСДРП (б) и затем первого Советского правительства. Наиболее часто им приходилось общаться в 1918 — начале 20-х годов. Но никакого сближения между ними не произошло, да и не могло произойти. Левацкая позиция Троцкого была совершенно неприемлема для Рыкова, а «вождистские» притязания в корне противоречили твердым взглядам последнего на партийную демократию и принципы коллективного руководства.

Эти принципы Рыков решительно подтвердил на первом же после резкого обострения болезни Ленина пленуме ЦК (январь 1923 года), заявив, что в Политбюро каждый его член голосует по убеждению, а при решении вопросов складываются различные большинства, для получения которых «нужны только убедительные деловые и принципиальные аргументы». Сказанное Рыковым стоит запомнить; он повторит почти то же самое шесть лет спустя во время борьбы со сталинским авторитаризмом.

Но пока прорисовывающиеся черты последнего отчетливо увидел только Ленин. Нужно признать, что Рыков не был исключением среди высших руководителей, которые не поняли значения рекомендаций «Завещания», да и некоторые указания, содержавшиеся в последних работах Ленина. Иначе чем объяснить его подпись, стоявшую наряду с подписями ещё десяти членов Политбюро и Оргбюро ЦК, под разосланным в конце января 1923 года циркулярным письмом во все губко- мы партии, в котором недвусмысленно давалось понять, что публикующиеся ленинские статьи — всего лишь замётки вождя, продиктованные в условиях его болезни?

Это циркулярное письмо подписал и Троцкий. Два месяца спустя Рыков вместе с членами и кандидатами в члены Политбюро подписал другое беспрецедентное письмо. На этот раз оно было адресовано пленуму ЦК партии и содержало критику ряда действий и позиций Троцкого. Хотя письмо подчеркивало необходимость «полного единодушия и единства», оно свидетельствовало о начале раскола в ЦК, причем именно в том направлении, которое уводило в сторону от главной опасности, грозившей его устойчивости.

Захваченный личным соперничеством с Троцким, Зиновьев при полной поддержке Каменева игнорировал точное ленинское указание, что не их отношения с Троцким, а отношения сосредоточившего власть Сталина с последним представляют главную угрозу раскола в высшем звене партии и коллективного руководства. Они сблокировались со Сталиным, который под их прикрытием и их руками начал борьбу с Троцким.

Не вдаваясь в перипетии этой нараставшей борьбы, за которую Троцкий несёт ничуть не меньшую ответственность, чем его соперники, подчеркнем, что она быстро втянула в себя все высшее руководство и основную часть старой партийной гвардии. Недавно достоянием широких читательских кругов стали данные о создании в 1924 году в ходе борьбы с Троцким и его сторонниками секретного от партии (!) руководящего коллектива. Он был образован на совещании группы членов ЦК (Зиновьев, Каменев, Сталин, Рыков, Томский, Бухарин, Рудзутак, Калинин, Ворошилов, Микоян, Каганович, Орджоникидзе, Петровский, Куйбышев, Угланов и некоторые другие), выделившем из своей среды исполнительный орган — «семерку» (все члены Политбюро, кроме, разумеется, Троцкого, а также председатель ЦКК(!) Куйбышев), которой было поручено фактическое руководство ЦК.

В этих условиях Зиновьев и Каменев при активном участии Сталина возглавили идейную борьбу с троцкизмом, в ходе которой на определённый период была достигнута консолидация основного ядра ЦК партии. Вместе с тем осуществлялись и угрожающие для него политические манёвры. В мае 1924 года, за пять дней до открытия XIII съезда РКП (б) — первого после кончины Ленина, Н.К.Крупская передала «Письмо к съезду» и другие материалы Комиссии ЦК по приему ленинских документов, членами которой были Зиновьев, Каменев, Сталин и др. В результате их закулисного маневрирования съезд лишь «ознакомился» (путем чтения по делегациям) с последней волей Ленина. Сталин остался на посту генсека, в руководстве ЦК сохранилось положение, которое, как считали Зиновьев и Каменев, обеспечивает им лидерство в партии.

Их «октябрьский эпизод», как и считал Ленин, действительно оказался не случайностью. Он своеобразно повторился, но, так сказать, с другим знаком. В 1917 году Зиновьев и Каменев апеллировали к широкой непартийной аудитории; сейчас они, напротив, скрыли от партии и не выполнили важнейшие указания её вождя.