Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

… «Как вам рассказать о тогдашней России?» — спрашивал в свое время поэт Николай Асеев, обращаясь не столько к читателям, сколько к себе. Такой вопрос неизбежен и для историка, в том числе пишущего о времени Рыкова. Тем более что время жило не только в его «цветах», о которых говорилось в начале этой книги, но и во всем своем многоцветье, выражающем многообразие, многомерность, многослойность и диалектическую противоречивость единого потока жизни.

Одни и те же дни несли разноречивые события. В последние часы 1925 года, закрывая XIV партсъезд, Рыков уверенно заявил, что страна вступает в эпоху строительства социализма. И в те же часы здесь же, в центре Москвы, змеясь от Арбатской к Пушкинской площади, а затем через Пресню к Ваганьковскому кладбищу, двигалась многотысячная скорбная процессия с гробом Сергея Есенина. Наверное, не один человек повторял тогда и позже его слова: «Я оттого и мучаюсь, что не пойму, куда несёт нас рок событий…»

Поэзия Владимира Маяковского — «агитатора, горлана-главаря», казалось, была напрочь чужда есенинским мучениям. Но прошло немногим более четырех лет, и время ещё раз подтвердило свою неимоверную сложность. 17 апреля 1930 года по московским улицам медленно двинулся грузовик, за рулем которого сидел Михаил Кольцов, а в его обитом Татлиным железом кузове стоял гроб застрелившегося Владимира Маяковского. Спор о причинах его смерти не умолк и в наши дни, хотя несомненно — они имели не только личный, но и общественный характер.

Задумываясь над последним, не стоит ли вспомнить и о тех изменениях, которые начались в стране ровно за год до гибели поэта? Ведь апрельский пленум ЦК и ЦКК 1929 года, на котором Сталин вплотную приступил к подготовке изгнания из высшего партийного руководства Бухарина, Рыкова и Томского — последней тройки членов Политбюро, сформированного при Ленине, стал предвестником перемены всей общественной атмосферы.

Впрочем, две недели спустя после пленума, 1 мая 1929 года, стоя на правом крыле тогда ещё деревянного Мавзолея, Сталин и Рыков, а также находившиеся чуть поодаль от них, среди других вождей, Бухарин и Томский вроде бы по-прежнему приветствовали праздничные колонны москвичей. Но они собрались здесь все вместе в последний раз.

В тот Первомай по Красной площади провезли несколько макетов, на которых шаржированная фигура незадолго перед тем высланного из СССР Троцкого беспрестанно кланялась неимоверно толстым буржуям, чистила сапоги фашистам. На плакатах, призывавших окончательно «выкорчевать» оппозицию, фамилии Зиновьева и Каменева, однако, не значились. Они только что вновь были приняты в партию, и считалось, как говорили тогда, разоружились. Их даже пустили на гостевые трибуны, где, как всегда, было немало старых большевиков, участников первых маёвок, встреч послеоктябрьских майских праздников вместе с Лениным.

Двенадцатый советский Первомай был в Москве дождливым. И сегодня, когда силишься вглядеться в тот день, кажется, что пленка дождя, косившего над Красной площадью, как бы отсекала предшествующие годы от «великого перелома», к черте которого теперь уже почти неотвратимо вело страну сталинское руководство. Но разве оно стало складываться в 1929 году? Разве предшествующие события не несли в себе в том числе и тенденции, окрепшие и вырвавшиеся наружу на исходе того года? И наконец, разве не случилось то, чего Ленин так опасался шесть лет назад? Развернувшаяся после его кончины внутренняя борьба не могла не нанести удар по старой партийной гвардии; она расшатала её авторитет и ослабила настолько, что уже к концу 20-х годов он фактически утратил определяющее значение. Ряды старых большевиков были в 1927–1929 годах основательно «вычищены» и разобщены, а коллективное руководство партией и страной если пока ещё и не было окончательно сведено на нет, то резко сузилось до группы вольных и невольных приверженцев «рулевого большевизма».

Проблема изучения развития этой сложной и многоплановой ситуации была отмечена ещё во вводном очерке. Почему понадобилось вновь затронуть её? В современной литературе нередко высказывается мнение, что Сталин совершил в конце 20-х годов переворот (порой его называют термидорианским, иногда брюмерианским).

Думается, Сталин был пусть не мудрее, но все же умнее и осторожно-последовательнее, нежели он нам сегодня представляется. Разом «довернуть» диктатуру пролетариата до переворота, даже пойдя на большой риск, он и его ближайшее окружение вряд ли бы смогли. Да и был ли у него тогда именно такой расчет? Происшедшее в 1928–1929 годах (как, впрочем, и в предшествующий период) свидетельствует, что он продвигался в своих устремлениях от события к событию, следуя за ними, а когда возникала возможность, то и «организуя» их выгодное для себя развитие.

1929 год стал для него действительно рубежным. От него началось перерождение упрочившейся тогда административно-командной системы в авторитарно-командную, то есть выражавшую его, Сталина, авторитарную власть. Этот процесс завершился примерно к 1937–1938 годам, когда диктатура пролетариата была окончательно «довёрнута», а ленинское учение о ней полностью выхолощено, подменено чисто внешней фразеологической оболочкой.

Все это шло, разумеется, не в вакууме и определялось сочетанием многих, подчас разноречивых факторов. Оставляя их в стороне, коснёмся только ситуации внутри старой партийной гвардии, которая, как было сказано, к началу 30-х годов уже утратила свое определяющее значение в делах партии и страны. В условиях раскола и разобщенности её рядов, нараставших в ходе внутрипартийной борьбы после кончины Ленина, Сталин в конце 20-х годов получил возможность начать прямую расправу со старыми большевиками. До поры он не мог осуществить её разом, такая акция вызревала на протяжении десятилетия и вполне оформилась в период политических процессов 1936–1938 годов.

Все это нельзя не учитывать, рассматривая возникший в современной литературе вопрос о степени ответственности старой партийной гвардии за то, что произошло в стране с конца 20-х и в последующие годы. На наш взгляд, ответ на этот вопрос не может быть получен вне изучения истории старой партийной гвардии в целом и особенно периода первой половины и середины 20-х годов. Именно тогда, во время болезни В.И. Ленина и вскоре после его кончины, произошли события, оказавшиеся необратимыми и имевшие затем тягчайшие последствия. Об этих событиях — борьбе внутри старой партийной гвардии — уже было сказано выше. Добавим сейчас, что, рассматривая борьбу, развернувшуюся тогда в её рядах, необходимо учитывать особую роль, которую сыграли в ней Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, а также отчасти ряд других партийных лидеров.