Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 1

— Ах, очень рада, очень рада, — задребезжала в ответ жена губернатора, прикладывая золотой лорнет к глазу. — Надеюсь, вы напишите мне свое произведение… Очень мило, очень мило!.. И привезите его сами…

Я поспешил пробормотать что-то среднее между «убирайся к чорту» и «с удовольствием» и затем постарался скрыться в толпе. Конечно, к губернаторше я не поехал и своего произведения ей не послал.

Под конец вечера меня поймал новый гимназический священник отец Дионисий, недавно переведенный к нам из другого города. Отец Дионисий производил впечатление хитрой и замысловатой штучки. Одевался он в рясы из прекрасной материи, крест на груди носил весьма кокетливо, бороду тщательно стриг и аккуратно расчесывал. В походке, в манере держаться, во всех движениях и жестах отца Дионисия было что-то вкрадчиво-коварное, что-то елейно-кашачье {8} , сразу вызывавшее к нему недоверие. Он с первого взгляда мне не понравился, и, как видно будет из дальнейшего, моя инстинктивная антипатия к нашему новому «духовному наставнику» оказалась слишком хорошо обоснованной. Теперь, на вечере, он стал до небес превозносить «Еретика» и просил дать ему экземпляр моего произведения, для того чтобы показать его… «преосвещенству» (архиерею). Это меня окончательно настроило против отца Дионисия. Я уклонился от каких-либо определенных обещаний, а потом постарался забыть о просьбе священника.

Итак, мой успех на вечере был несомненен. Я стал «героем дня» и сделался «светилом гимназии». Мое имя начали часто упоминать в городе. Признаюсь, это мне было приятно, но… вот что я писал Пичужке, подводя итоги своему выступлению:

«Не знаю почему, но я плохо верю в искренность большинства выпавших на мою долю похвал. И если я даже и неправ в своих подозрениях, я не жалею, что они у меня есть: так меньше шансов сделаться самодовольной скотиной и перестать двигаться вперед. Нет, я буду вечно недоволен собою и буду вечно двигаться вперед!»

Со времени демонстрации 8 февраля 1899 г. в Омске появилась совсем новая и необычная категория жителей — «высланные студенты». Студенческое движение в столицах и в провинции в то время быстро крепло и росло. То и дело в университетских городах происходили студенческие сходки, студенческие забастовки, студенческие демонстрации. Требования академические все чаще дополнялись требованиями политического характера. Царское правительство отвечало на студенческие беспорядки массовыми репрессиями. Вожаков арестовывали и ссылали в административном порядке в «отдаленные места Российской Империи», т. е. на север Европейской России и в Сибирь. Более рядовых участников отправляли под надзор полиции «в место жительства родителей». Так как в связи с беспорядками высшие учебные заведения часто закрывались на длительный срок, то множество студентов, получив неожиданные «каникулы», разъезжалось просто по домам. В результате в нашем захолустном Омске (ведь это был сибирский город!) создалась и систематически поддерживалась сравнительно многочисленная «студенческая колония», состоявшая из студентов всех трех категорий. Само собой разумеется, она внесла в омскую общественную жизнь заметное оживление и стала притягательным центром для всех радикально настроенных гимназистов и гимназисток.

Ближе всего я сошелся со «студенческим семейством» Ярославцевых. Состояло оно из трех человек — старшего брата Сергея, его взрослой сестры Наташи и девочки-подростка Мани, которую все почему-то называли «Парочка». По происхождению Ярославцевы были омичи. Отец их умер очень давно. Мать в последние годы сильно страдала от рака желудка, и в начале 1901 г. вызвала старших детей, учившихся в Петербурге, домой, чувствуя приближение конца. Действительно, вскоре после их приезда старухи Ярославцевой не стало. Сергей и Наташа собирались было затем вернуться к учебе, но как раз в это время в Петербурге произошли новые студенческие беспорядки, в результате которых оказались закрытыми все учебные заведения столицы. Ярославцевы застряли, таким образом, в Омске в ожидании лучших времен. Жили они в большом деревянном доме, покосившемся и почерневшем от времени, находившемся на окраине города, и гадали, что с ним делать: дом остался им в наследство от родителей и требовал капитального ремонта. Денег же у молодых хозяев для этого не было. Сергей и Наташа не раз в моем присутствии обсуждали различные проекты (в том числе самые фантастические) «санирования» дома, но дело вперед не двигалось, и с каждым новым посещением моих друзей я невольно замечал, как ступеньки их крыльца все больше ветшают и расшатываются.

Глава семьи Сергей — приятный шатен лет двадцати пяти, с типично русским интеллигентским лицом — был на четвертом курсе историко-филологического факультета. Сверх того, «для хлеба» он работал в качестве корректора в известном в то время петербургском издательстве Маркса, выпускавшем, между прочим, знаменитый еженедельник «Нива». При первом знакомстве Сергей произвел на меня чарующее впечатление своей внешностью, своей живостью, своим юношески радикальным задором, своими как будто бы обширными и разносторонними познаниями. А тот факт, что в качестве корректора он был близок к литературе, сразу подымал Сергея в моем сознании на целую голову выше всех остальных смертных. Однако скоро у меня началось разочарование. Чем ближе становилось наше знакомство, тем больше я убеждался, что Сергей, в сущности, ничего толком не знает, что в своих мыслях и суждениях он плавает по поверхности, что на словах он может все решить и весь мир перекроить, на деле же он пятится назад пред самой маленькой преградой. С горечью я говорил как-то Олигеру:

— Я думал, что Сергей сильный и твердый человек, а на деле — предо мной самый настоящий современный Рудин. Человек-нуль, пред которым должна стоять единица.

Сестра Сергея, Наташа, была человеком иного склада. Ей было года двадцать два, она училась на высших курсах в Петербурге и несколько любила щеголять своей современностью и своими связями с «нелегальщиной». Наташа не была красива, но она производила очень приятное впечатление, и в характере ее было что-то «материнское». Она обо всех заботилась, всем готова была помочь, и только благодаря ей довольно беспорядочное хозяйство этого «студенческого семейства» кое-как сводило концы с концами. В противоположность брату Наташа была глубокая натура: если что знала, то знала хорошо. Она тяготела к марксизму, хотя и не состояла активным членом тогдашних социал-демократических организаций. Впрочем, услуги им постоянно оказывала. Сергей же дальше чисто студенческого движения не шел.

Третий член этого холостого «семейства», Парочка, была в то время гимназисткой пятого класса, бегала с тоненькой косичкой, похожей на мышиный хвост, и состояла у Сергея и Наташи на посылках: ставила самовар, колола дрова, таскала колбасу из лавочки…