Виктор Корчной - Шахматы без пощады

Осенью того года я впервые в составе советской команды участвовал в Олимпиаде, в Лейпциге. Попасть в советскую олимпийскую сборную было не только делом чести, но и прибыльно: за победу на Олимпиаде была установлена награда — каждый член команды получал 1500 рублей, то есть примерно 11 средних зарплат. Шла отчаянная борьба за попадание в команду. Интриги, заговоры были обычным явлением. Когда-то, в 1952 году чемпион мира Ботвинник в результате заговора не был включен в команду. Ботвинник до самой смерти так и не догадался, что душой заговора был маленький шахматист Александр Котов, который таким образом проложил себе дорогу в олимпийскую сборную!

Состав команды, поездки на турниры определяли работники Спорткомитета — или это был Батуринский, или Крогиус, или Бейлин, или Абрамов. Они решали совместно с зам председателя спорткомитета, ответственным за шахматы — Казанским, Ивониным, ранее Постниковым. Тем самым Постниковым, который вывел Смыслова в победители турнира претендентов 1953 года в Цюрихе — об этой истории рассказывает в своей книге «Давид против Голиафа» Бронштейн.

В рядах олимпийской команды я знакомился с гроссмейстерами — не с шахматной, а, так сказать, с общечеловеческой стороны. Вспоминается банкет после Олимпиады. Ботвинник, аскет, ради шахматных успехов отказавшийся от человеческих слабостей — алкоголя, курения, человек, который на протяжении десятков лет вел суровый спартанский образ жизни. А вот у него оказалась другая слабость— за столом он любил играть роль хозяина! «Давайте выпьем коньяку, — говорил он мне.

— Это хороший коньяк, армянский. Как ваша жена!» Поскольку жена Ботвинника тоже была армянка, я отпарировал: «Но позвольте, это хороший, это старый армянский коньяк, как ваша жена!» Этой фразой я прекратил поток его красноречия. Оказалось, Ботвинник обиделся. Он сообщил об этом руководителю нашей делегации Льву Абрамову, и по совету Абрамова я пошел к Ботвиннику извиняться. Не помню этой процедуры, но рассказывали, что Ботвинник был доволен. А я понял, что великие люди часто любят шутить, но неохотно принимают шутки на свой счет. А может быть, это касается только тех, у кого слабо развито чувство юмора?

И еще одно важное соревнование в конце года. Матчи между командами Москвы и Ленинграда проводились регулярно. На сорока досках, а то и больше. В 1958 году я встретился на первой доске с Бронштейном, с трудом свел обе партии вничью. А в конце 1960-го года сыграл две партии с Ботвинником. Он в это время тщательно готовился к матч-реваншу с Талем, ценил каждую партию с сильным противником. Я обыграл его 1,5:0,5. Вскоре через посредников мне пришло предложение Ботвинника — принять участие в его подготовке к матчу. Такое же предложение поступило и из лагеря Таля. Подумав, я отказал обоим. Не то, чтобы мне нечему было поучиться как у одного, так и у другого. Но меня же приглашали не учиться, а работать! И я считал: поскольку сам собираюсь бороться за мировое первенство, мое участие в том или другом лагере будет сродни шпионской деятельности. В конце XX века многие молодые гроссмейстеры были не склонны разделять мою точку зрения…

Как обычно, напряженно проходил и следующий, отборочный к межзональному чемпионат СССР. Лидировал Спасский, но в последних двух турах он проиграл — сперва мне, а потом Л. Штейну и не попал в призеры. Я, наоборот, выиграл две последние партии и занял второе место, на полочка отстав от победителя Петросяна. Сенсацией был успех молодого мастера Леонида Штейна. На следующий день после окончания турнира в реакционной газете «Советская Россия» появилась антисемитская статья известного писателя Сафонова под заголовком «Спасский должен играть в межзональном!»

Запомнился мне турнир еще одной историей. Странная игра в каждой встрече между Геллером и Гуфельдом привлекла внимание судей. А вот выдержка из итоговой статьи помощника главного судьи Григория Гольдберга: «…Судейская коллегия решила побеседовать с «проигрывающим» участником и получила заверения, что игра будет самая добросовестная. Когда эта партия состоялась и результат повторился, внутреннее чувство подсказывало, что у «виновного» сквозь серьезный вид просвечивает радость… поражения».

Из соревнований 1961 года мне запомнился командный чемпионат Европы в Оберхаузене. Не столько потому, что я показал там абсолютно лучший результат. А потому, что в моем «личном деле» появилось темное пятно — зам руководителя делегации, человек из КГБ, подсмотрел, что я позволил себе пригласить немку в кино. И хотя в кино мы не пошли, правонарушение состоялось.

В конце года я выиграл сильный турнир в Будапеште.

Опередил на два очка разделивших второе место Бронштейна и М. Филипа. По-видимому, Бронштейн был раздосадован своей относительной неудачей. Получив денежный приз, я отправился в магазин и купил себе на радость зимнее пальто. Впервые в жизни, в возрасте 30 лет я надел настоящее зимнее пальто! А Бронштейн, оглядев меня, произнес сухо: «Производит впечатление. Швейцары будут отворять дверь…»

Начало 1962 года. Межзональный турнир в Стокгольме, историческое событие!

Я всегда был в хороших отношениях со Штейном, но здесь в межзональном он был моим главным конкурентом. Мест на выход в турнир претендентов было много, но для советских не более трех. Геллер и Петросян шли впереди, а мы с Штейном вровень, поотстав от закадычных друзей. Все решал последний тур. Штейн проиграл отличную позицию Ф. Олафссону, а я наоборот — в обоюдном цейтноте спас проигранную позицию против Д. Яновского. Мне показалось, что Яновского готовил к партии Фишер — как противника в турнире претендентов он меня побаивался…

Турнир претендентов проводился на Кюрасао — колонии Голландии, маленьком острове в Карибском море, невдалеке от экватора. Петросян и его люди продумали все детали, чтобы достигнуть успеха. Руководителем делегации был Ю. Авербах — друг Петросяна, иногда и его аналитический помощник. Единственным тренером, приданным участникам турнира, был И. Болеславский, в будущем — личный тренер Петросяна. Предстояло сыграть 4 круга — 28 партий. Марафонская дистанция, да еще в тропических условиях. Петросян договорился с Геллером сделать без игры все ничьи в партиях между собой. В свою коалицию они уговорили вступить и Кереса. Сократить чудовищно длинную дистанцию на 8 туров было большим преимуществом перед другими участниками. Все же мне кажется, что Керес допустил ошибку. В то время он был сильнее всех. Делать ничьи со своими основными конкурентами ему было невыгодно. Будь он похитрее, узнав о сговоре Геллера с Петросяном, он должен был поискать другой союз.

В середине турнира в составе так называемой туристской группы приехали жены советских участников. Жена Петросяна активно включилась в помощь своему супругу. Судейская коллегия не раз делала ей замечания за попытки во время игры сообщать мужу мнение пресс-центра о его позиции.