Виктор Корчной - Шахматы без пощады

Усталость медленно подкрадывалась к простодушным участникам турнира. Все слабее с каждой партией играл Филип, после третьего круга на почве страшной усталости заболел и выбыл из турнира Таль.

У меня усталость начала сказываться уже во втором круге. Я лидировал, но в конце второго круга грубым зевком проиграл партию Фишеру. Двухнедельный отдых после первой половины турнира в непривычных тропических условиях на острове Сан-Мартен не помог. В следующем круге я проиграл подряд трем лидерам. Это дало повод Фишеру по окончании соревнования заявить в прессе, что я был принесен в жертву советской делегацией. А выигрыш у меня во втором круге, разве Фишер заслужил его?! После турнира Фишер выступил в прессе и обвинил Геллера, Петросяна и Кереса в сговоре. Против него! Понятно, он был единственным, кто мог что-то сказать во всеуслышание. Но, как я себя помню, и до Кюрасао, и после того турнира мне приходилось бороться против всяческих трюков, тайных и явных — Петросяна. И Фишеру следовало быть объективнее. Сговор был задуман против Корчного, Фишера и Таля! И поскольку ни один из этих трех не оказался в своей лучшей форме, заговор достиг цели — все трое провалились! А решающей в борьбе за победу в турнире оказалась партия четвертого круга П. Бенко — Керес. Она была отложена с небольшим перевесом у Бенко. При посредничестве жены гроссмейстер Петросян принял участие в кропотливом ночном анализе. Бенко выиграл. Петросян вышел на матч с Ботвинником. Керес и Геллер отстали на полочка.

На Кюрасао в состав советской делегации входил человек по фамилии Горшков, по-видимому, крупный чин КГБ. По возвращении в Москву он написал докладную, где отметил мое неблаговидное поведение. На этот раз я провинился, посетив казино. Грехи накапливались в личном деле, возникли трудности с оформлением выездов за границу. Не помогали и отличные результаты, даже звания чемпиона СССР оказывалось недостаточно, чтобы пробивать бюрократический заслон. Вообще, я не был любимчиком начальства. Когда в 1957 году в связи с сорокалетием советской власти гроссмейстеров награждали правительственными наградами, единственными, кто не получил ни ордена, ни медали, оказались Левенфиш и я. Шахматная федерация СССР даже не представила меня на участие в Олимпиадах 1962 и 1964 годов. Между тем, в конце 1962 года я снова выиграл чемпионат СССР. В 1977 году я узнал такую историю. Летом 1963 года готовился турнир в Лос-Анджелесе, т. н. «Кубок Пятигорского». Григорий Пятигорский — знаменитый виолончелист, покинувший Советскую Россию в 1921-м году. Американцы пригласили в турнир Кереса и Корчного, прислали два билета. На заседании шахматной федерации Петросян заявил, что чемпион мира — он, и он, чемпион мира, хочет играть в этом турнире. Сообщили американцам требование чемпиона, и они прислали третий билет. Об этих событиях я не знал, не догадывался. Поскольку по моему билету отправилась в Штаты жена Петросяна. Все это рассказала мне в Лос-Анджелесе вдова Пятигорского.

Вообще, советские власти были заинтересованы, чтобы советский народ поменьше выезжал за пределы страны, чтобы не имел возможности сравнивать свою жизнь с жизнью других стран и народов. Намеренно плохо было поставлено изучение иностранных языков, советский рубль нельзя было обменять на другие деньги. Трудно было представить себе, как можно посетить другую страну без помощи советских государственных учреждений. Оформление выездов за границу было многоступенчатым и строго секретным. Конкретно — сперва шахматная федерация рекомендовала шахматиста на выезд, а потом его проверяли: в его спортивном обществе, в райкоме компартии, в Спорткомитете СССР, в Комиссии по выездам ЦК КПСС. И если где-то случалась заминка, где- то кто-то выступал против рекомендованного на выезд — проверить это, устранить проблему было невозможно. Что касается меня, то я не без основания опасался, что кто-то в шахматном мире регулярно вставляет мне палки в колеса…

С большим трудом мне, двукратному чемпиону СССР, удалось осенью 1963 года вырваться на турнир на Кубу. Очень помогло мне прорвать заслон мое спортивное общество «Труд» и шахматный руководитель «Труда» Григорий Гольдберг.

Турнир был трудным, но я его все-таки выиграл. А помимо турнира была масса впечатлений. И политических уроков…

Как-то ночью нам с Талем захотелось чего-нибудь поесть, выпить. В сопровождении советника посольства Симонова мы разыскали расположенный прямо на улице бар. Хозяин, обслуживая нас, спросил, кто мы такие. «Nosotros somos especialistas checoslovako», — ответил Симонов («чехословацкие специалисты»). Мы спросили — почему он так ответил? «Видите ли, сейчас три часа ночи… Советские ответственны за все!»

А вот еще одна история — так сказать, предмет для размышления. Я делал успехи в испанском языке и частенько бывал переводчиком у Таля и Геллера. Но вот в вестибюле отеля меня встретила молодая интересная женщина. Я узнал ее — она бывала на турнире.

- Я хотела бы сегодня вечером увидеться с Талем, — сказала она.

— Это невозможно, у него вскоре встреча с Симоновым.

— О, я знаю Симонова, скажите ему, что вечером мне нужно видеть Таля, и проблема решена.

- Нет, если уж Таль встретится с вами, то в посольстве знать об этом не должны.

- Но почему?! Ведь мы, я и моя подруга, коммунистки, мы поддерживаем вас!

На этот вопрос я замялся с ответом. Действительно, почему?

— Ну, у советских особые правила поведения, им нельзя за границей…

— Но ведь Спасский, который был здесь в прошлом году, встречался с девушками!

— Вот поэтому его и нет здесь сейчас, в этом году.

— Что же это такое?! — возмущенно воскликнула она. — Запрещено любить?!

Да, «prohibido amar»… многое было «prohibido» в Советском Союзе…

Шахматы на Кубе курировал тогда министр индустрии Эрнесто Че Гевара. Он произвел на меня неплохое впечатление — вел себя довольно естественно, не кичился своими регалиями. Три раза он играл со мной в сеансах. Руководитель шахматной федерации Кубы Барерас приходил ко мне, просил сделать ничью с Геварой, но я был непреклонен. Я обыграл его все три раза. Таль вспоминал потом, мол, после одного сеанса я сказал, что был близок сделать ничью со знаменитым человеком, но, «к сожалению, он понятия не имеет о каталонском начале!»

Трудный турнир, не слишком здоровый режим в течение того месяца — баккарди, сигары, напряжение 21-й партии — все это плохо на мне отразилось. У меня открылась язва желудка. Пришла пора участвовать в важном, отборочном чемпионате СССР, а я находился на диете. Ну весь турнир я держался, был в верхней половине таблицы, но на финише впервые в жизни не выиграл, как обычно, последние две партии, а проиграл их…