Владимир Гузман - Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Я представил себе, как я сижу ночью на вершине ступы в окружении такой своры...

Наконец собаки отстали. Пыль кончилась, и мы уже катили просто через черное пространство. Неожиданно свет фар уперся в большое, раскидистое дерево. Машина остановилась, я вылез из салона. Мы находились на берегу широкого арыка, на другой стороне которого стояло такое же дерево. Через арык был перекинут мостик, на котором были расстелены курпачи с дастарханом в центре. Вокруг стояли во множестве керосиновые лампы, в которых, словно в алхимических колбах, билась субстанция не поглощенного тьмой света. Дастархан был уставлен невероятным количеством еды и водки. Курпачи закиданы подушками, на которых возлежали три грузных тела. Вокруг суетилось еще человек десять — с подносами, чайниками и разного рода сервисными аксессуарами. Чуть в отдалении стояли три черные «Волги».

Мы находились, судя по всему, в одном из тех оазисов, которые я наблюдал с вершины монастырского холма. Берега арыка были покрыты травой, повсюду росли густые кусты, распространявшие ароматы южных цветов. Старший брат бросился к дастархану, привлекая внимание трех сотрапезников:

— Гость прибыл!

Сотрапезниками оказались узбеки, в тюбетейках и без галстуков.

— Эй, дарагой, давай садысь!

Ко мне услужливо бросилась челядь, чуть ли не под локти подвели к дастархану. Усадили на четвертую курпачу, подкинули подушек, налили стакан:

— Ну, расскажи, кто ты такой, откуда будешь? — обратился ко мне один из раисов. — Кто твой отец, из какой ты семьи?

— Мой папа — офицер КГБ. У меня семья партийная.

— А тут что делаешь?

— Вот, археологией интересуюсь. Хотел посмотреть Аджина-Тепе. Это место — очень известное в науке.

— Да, наши места в науке хорошо знают. Я — председатель райисполкома, вот он — секретарь райкома, а вот он — начальник милиции. Послушай, давай позвоним твоему отцу, а? Вот он обрадуется?

— Звонить отцу? Вы что, это же совсем другой часовой пояс, там сейчас глухая ночь!

— Э-э, давай, позвоним! Ведь это ТВОЙ отец? Почему он не обрадуется!

— Вы что, с ума сошли? Мне за такие ночные шутки отец голову снимет! Он же у меня в особом отделе работает!

После упоминания об «особом отделе» звонить отцу меня больше не призывали. Видимо, подействовало. Ну, что ж, когда чины определены — можно и попьянствовать!

— Давай выпьем первую за твоего отца!

— Хуш!

— А теперь — за деда!

Водочка лилась рекой, разговор раскручивался вокруг проблем археологии и государственной безопасности.

Выяснилось, в частности, что свиноферма принадлежит немецкому совхозу, то есть местным «казахстанским» немцам. Теперь все стало понятно, иба свинья у мусульман — это «харом», «трефа», и было бы действительно странно, если бы таким свиным гешефтом занималось автохтонное население. Потом выяснилось и то, почему свиноферма расположена именно рядом с заколдованным курганом. Дело в том, что Аджина-Тепе считается у аборигенов чем-то очень стремным, и поэтому рядом с этим местом никто не селился и не заводил хозяйства. Когда появились немцы, им выделили для свинофермы именно этот пустырь, ибо тут свиной «харом» никому больше не угрожал, а по поводу джиннов новые поселенцы не очень напрягались.

— А вы сами видели привидения?

— Ха!

Включили музыку, налили еще водочки. Взошла луна, музыка стала громче. Потом оказалось, что это вовсе не радио, а настоящие музыканты. Молодцы с лицами эпических тюркских батыров, в полосатых шелковых халатах и расшитых инициатическим узором тюбетейках, с рубобами, кураями, бубнами, торами и баянами в руках, они выводили аккорды древнего дивана о Великом железном хромце. «Волги» дали свет, в пересечении лучей которого возник хоровод девушек в газовых накидках и длинных платьях саманидовой эпохи. На запястьях и щиколотках у них были надеты золотые браслеты с бубенцами. Девушки, вращаясь вокруг собственной оси, шли по кругу, выводя плещущими руками замысловатые пируэты, пританцовывая в такт драм-секции.

— Это наш народный ансамбль «Чашми хумор», — сказал председатель райисполкома. — Вот, мы тут — главная власть, нас все очень уважают, и артисты — тоже!

Номенклатура гуляла. Мне предлагались самые невероятные варианты. Можно было просто пожелать чего угодно, а какая-то гибкостанная пери в полупрозрачных шелках все подливала и подливала из сосуда с длинным изогнутым носиком арак в мою расписную пиалу. В конце концов, я, сытый и пьяный, прикорнул на курпаче, растекся мыслию по древу и заснул...

Проснулся от предрассветного холодка. Сел, осмотрелся. Светало. Вокруг не было ни арыка с деревьями, ни, тем более, веселых раисов с компанией. Я находился на пустыре, среди сухого суглинка, усеянного колючками. Чуть поодаль, в пыли, лежал Младший брат. Я его окликнул.

— Все уехали, — сказал Младший брат, добавив, что если я пойду вперед, то выйду к свиноферме и автобусной остановке. Посоветовал взять с собой палку побольше, чтобы отбиваться от собак. Мне стало стремно. Какая там палка! Младший брат вручил мне собственную дубину, подобрал с земли еще одну и сказал, что ему со мной немного по пути.

Мы двинулись к свиноферме в предрассветном тумане. Я прислушивался к каждому шороху, опасаясь нападения собак. Наконец, после оперативного броска через собачью зону, занявшего у нас около часа, мы достигли места, отмеченного большим камнем.

— Видишь? — Младший брат указал пальцем на возвышавшийся на фоне светлеющего неба курган. — Это Аджина-Тепе, а дальше — свиноферма и автобусная остановка.

Он сказал, что ему теперь нужно налево, и мгновенно растворился в пространстве. Я направился в сторону кургана и, к своему удивлению, вышел к нему совершенно не с той стороны, как предполагал. За автобусной дорогой виднелись корпуса свинофермы. Здесь уже были люди. Немецкий сторож пригласил меня зайти на чай, и мы скоротали время до первого транспорта. Отъезжая, я в последний раз кинул взгляд на курган джиннов Аджина-Тепе. Вспоминая эту историю, я долгое время жалел, что не остался-таки на ночь в монастыре для вызова джиннов. Лишь много лет спустя мне стало ясно, что эти самые три раиса-начальника и были джиннами со своей свитой.

Я вернулся в Душанбе и плохо себе представлял, что делать дальше. Эдик и Родригес, с которыми я рассчитывал сходить в горы, меня не дождались, а в одиночку отправляться в такое путешествие, да еще впервые, было бы безумием. Я болтался по базарам, лавкам и чайханам, не зная, чем себя занять. Время от времени заглядывал на Главпочтамт, чтобы забрать письма до востребования и чиркануть пару открыток на «Большую землю».

Однажды мне пришел очередной конверт из Таллинна, в котором оказалось письмо от Леннона и пакетик какой-то черной травы на косяк. Это было очень забавно. Леннон, перед моим отъездом в Азию, обещал принести травы, но так этого и не сделал. Теперь он как бы слал траву вдогонку. Ну что ж, очень мило с его стороны. В наше время такой поступок — это редкость. «Да, — подумалось мне, — знал бы ты, Петр, какие масти мне сейчас приходится курить!» Я, веселясь, направился к выходу, и тут увидел поднимающегося по ступенькам своего таллиннского знакомого — Аарэ по прозвищу Плохой, с брезентовым рюкзаком за плечами.