Виктория Миленко - Куприн: Возмутитель спокойствия

История с Куинджи, история с Крыжицким, в которых достаточно обрисовалась его фигура, — лучшее подтверждение тому.

Я знаю, что его газеты никто не читает, и думал ограничиться разрешением вопроса об оскорблении исключительно в кругу своих близких друзей и представителей г. Райляна.

Г. Райлян сегодняшним письмом предал огласке мой вызов. Предложение г. Райляна о суде я отвергаю.

Для г. Райляна может быть только один суд...

Впрочем, больше я ничего вам не скажу: я считаю вообще обидным даже расспросы друзей по этому поводу и совершенно излишними те многочисленные выражения сочувствия и возмущения выходкой г. Райляна, которые я получаю теперь с разных сторон. Право, имя его не заслуживает лишнего упоминания.

Что такое Райлян?»

Прочитав это, Райлян возликовал — каша заварилась, к тому же накануне начала годовой подписки! А тут еще за Куприна вступились коллеги. Гневно выступил Дмитрий Мережковский. Сергей Яблоновский в «Русском слове» сетовал: как хотелось бы, чтобы рассказанное Райляном оказалось ложью!.. Николай Лопатин в «Утре России» вообще заявил, что Куприн — это новый Пушкин, а Райлян — новый Дантес, и потому Райлян испугался дуэли, что никакая его пуля не сможет пробить грудь Куприна, которая защищена броней его славы. К этой фразе Райлян, разумеется, прицепился.

«Броненосец Куприн» — так он назвал продолжение своего фельетона (Против течения. 8 октября. № 28), подчеркнув, что в продолжении виновен сам Куприн. Задав вопрос «Что такое Райлян?», он спровоцировал встречный вопрос «Что такое Куприн?». Автору кажется показательным уже то, что известный писатель нападает на него со страниц «помойной ямы» — «Биржовки». Солиднее издания не нашлось. И далее Райлян пускается в пространное рассуждение о том, что его задача — «забронированных вывести на суд человеческий», отвергая условности. «“Наша гордость”, “наша радость” — ведь это же только роковые слова и слова, а в особенности, когда эта гордость и радость пьяная, бесчинствующая. <...> Обидно узнавать, что боги валяются в грязи? Да, в этом трагедия нашей жизни, — но кто же в этом виноват? И почему эти боги, наши правители духовные, должны охраняться от человеческого суда? С кого же и спрашивать, как не с тех, кому многое дано?»

В том же номере Райлян поместил обзор прессы «Среди газет. (Инцидент Куприн — Райлян)», где привел еще одно интервью с Куприным. Процитируем фрагмент из него, потому что здесь слышна живая речь человека, растерянная и тоскливая:

«Меня что возмутило в статейке Райляна: пусть бы человек вторгался в мою частную жизнь, но он позволяет себе клеветать — и не только на меня, но и на девушку.

Он пишет, будто у нас была “афинская ночь”, будто все сидели голые, будто, повинуясь моему приказанию, разделась догола и девушка, бывшая с нами.

Да знает ли г. Райлян, кто такая эта девушка? Это — курсистка, дочь покойного моего друга, который завещал мне заботиться о ней... Она выросла на моих руках, она стала мне родною...

Возмущает меня развязность этого господина... Ведь как раз наоборот — это он, Райлян, оскорбил девушку своим замечанием:

— Какая чудная фигура. Я как художник вижу, что барышня могла бы служить превосходной моделью...

Я заметил г. художнику, не сводившему глаз с девушки, что он, должно быть, не за такую ее принимает.

— Помилуйте, — возразил г. Райлян, — перед художником смело может раздеться каждая женщина.

Рассерженный его развязностью, я сказал девушке насмешливым тоном:

— Слышишь?.. Пойди разденься...

Девушка, поняв мою иронию, встала и ушла из комнаты.

Это было три месяца тому назад. И вот только теперь печатает свой пасквиль г. Райлян.

Правда, в тот вечер он был в таком возбужденном состоянии, что изображал каких-то зверей у рояля. Но статью-то свою он писал, надеюсь, в нормальном состоянии?..

Он говорит, что мои друзья и я приняли его голыми, и это в присутствии девушки...

Признаюсь, когда я сижу с друзьями, я позволяю себе некоторые вольности... Если мне жарко, я снимаю пиджак и воротник. Насколько помню, я сидел тогда в жилетке, обмотав шею каким-то платком.

Г. Райлян пишет, будто бы я был в одной рубашке. Проницательным оком он подметил, что я сидел без сапог, в грязных носках. Он сравнивает мою наружность с арестантом.

Да, я знаю, я некрасив... Кому до этого какое дело?.. Райлян пишет, что у меня какие-то выцветшие глаза... Вот смотрите сами: у меня великолепные зеленые глаза.

Дуэль!.. Варварский обычай!.. Пережиток старины... Нам, писателям и художникам, стыдно прибегать к такому способу расправы...

Неправда, господа, скажу я вам, не клевещите на дуэль: это рыцарский, благородный способ защищать открыто то, что дороже жизни — честь человека.

В офицерской середе дуэли — единственно законный путь к удовлетворению. Будемте же и мы, господа интеллигенты, солдатами, не трусящими смерти, когда задета честь наша. <...>

Мне нужно выйти чистым из той грязи, что вылил на меня клеветник. И одна только дуэль может смыть мой позор.

У меня растут три дочери. Пройдет пять или шесть лет, попадутся им на глаза “воспоминания” какого-нибудь бумагомараки, и они спросят:

— Отец, ты снял с себя эту грязь?»

Александр Иванович так и не объяснил, каким образом при девушке, дочери его друга, могли расхаживать голые мужчины.

И это интервью, и «Броненосец Куприн» вызвали новый виток полемики. 15 октября 1911 года иллюстрированное приложение к «Новому времени» (№ 42) поместило карикатуру Пьер-О: привязанный к позорному столбу сидит голый Куприн, обернутый на талии обрывком бумаги с надписью «Газета “Против здравого смысла”. Под редакцией Вральяна». Тело его пронзили «писательские перья» с фамилиями Мережковского, Яблоновского и Лопатина. У ног несчастного валяется пустая бутылка. Позади него два могильных памятника — Куинджи и Крыжицкого, а рядом с ними приготовленный раскрытый гроб. Комментарий: «Стрелы братьев-писателей — защитников Куприна, направленных в его обидчика Райляна, попадают...»

Райлян не просчитался с жертвой. О том, что он, Райлян, существует на свете, узнал даже Максим Горький на Капри. «Очень огорчен историей Куприна — Райляна, — писал он Амфитеатрову, — боюсь, что еще не кончена она и что А<���лександр> И<���ванович> либо физиономию оному Райляну испортит, либо еще хуже придумает что-нибудь». В другом письме: «Что за ужас, этот инцидент Куприна — Райляна! Неужели около Ал<���ександра> Ивановича нет человека, который бы посоветовал ему хоть выехать на время из России! Следовало бы встать за Куприна, что бы он там ни наделал» [278] Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. Т. 95. М.: Наука, 1988. . И Константину Тренёву: «Измучен историей Куприна — Райляна, со страхом беру в руки русские газеты, ожидая самых печальных происшествий. До смерти жалко Александра Ивановича и страшно за него» [279] Там же. . Горький настолько негодовал, что просил Марию Карловну собирать вырезки по этому инциденту и потом прислать ему подборку.