Виктория Миленко - Куприн: Возмутитель спокойствия

— Какого гостя, кого вы там посадили и зачем?

— Не беспокойтесь, он ничего не украдет, он там спит... — опять смеясь ответил Троянский. <...> Это Куприн... Пусть поспит, мы немножко с ним выпили... Возьмите его к себе, пока доедем, он очухается... <...>

Когда приехали на Каменный остров и остановились у дверей дома, Троянский соскочил, отворил дверцу и громко сказал:

— Александр Иванович, замечательный коньяк!

Действие этих слов было магическое — Куприн сразу проснулся» [289] Крымов Вл. Из кладовой писателя. Париж, 1951. .

Байка, рассказанная С. Сергеевым-Ценским:

«Однажды в “Вене” собрался цвет столичной адвокатуры для чествования одного из светил своего сословия по случаю 25-летия его деятельности. <...> ...собралось человек пятьдесят, и они заняли целый зал ресторана, впрочем, только колонны и арки отделяли его от другого, общего зала. А в этом другом зале одиноко сидел за столиком у стены не кто иной, как Куприн. Одиноко и скромно. Он ничего не заказывал, так как денег у него не было ни копейки. <...> И вот к столу шумно пирующих адвокатов и дам, причем и те и другие были одеты как подобает в парадных случаях, подходит никому из них в лицо не известный, в поношенном пиджачке, коротенький субъект и говорит хрипло: “Господа, протанцевать вам ‘джигу’, танец английских моряков? — Джига? Что такое джига?” <...>

Не успели сообразить пировавшие, что он такое делает, как он очутился уже довольно ловким прыжком на столе и начал топтать ногами тарелки и расшвыривать бутылки с вином... все с криками сорвались со своих мест, отбрасывая стулья. “А-ай! Сумасшедший!” — вопили дамы. Много костюмов, как мужских, так и женских было испорчено красным вином, горчицей и кусками дичи в жирном соусе» [290] Сергеев-Ценский С. Н. Воспоминания // МОЛ [Московская организация литераторов]. М., 2007. № 2. .

Байка, рассказанная С. Роговым:

«...в “Вене” мы как-то “хоронили” А. И. Куприна.

<...> После трех-четырех рюмок Куприн задремал; пробовали будить — спит.

— А ведь Саша-то умер, давайте хоронить, — предложил Шаляпин, и в один миг из стола соорудили катафалк, положили на него спящего Куприна, покрыли его скатертью, подняли “катафалк” на плечи, Шаляпин к концу салфетки привязал опорожненный соусник, и шествие, с пением “Вечной памяти” дважды прошло по общему залу между столиками и направилось по длинным коридорам отдельных кабинетов» [291] Рогов С. Как Шаляпин «отпевал» Куприна // Иллюстрированная Россия [Париж]. 1938. 10 сентября. № 38(696). С. 14. .

Байка, рассказанная Н. Вержбицким:

«...однажды ночью мы ехали из Петербурга в Гатчину на автомобиле. Не ехали, а мчались, так как Александру Ивановичу хотелось, чтобы расстояние в 60 верст мы преодолели никак не больше, чем за 60 минут. <...>

Вдруг Александр Иванович заявляет, что ему хочется на ходу перейти к шоферу. Старые автомобили отличались такой конструкцией, что по внешней подножке можно было перебраться с мест пассажиров в изолированную и отделенную стеклом кабину водителя. Но для этого нужно было вылезти наружу.

Я решительно запротестовал против такого акробатического номера на полном ходу автомобиля и стал удерживать Куприна.

Он оттолкнул меня, нажал на ручку двери, она распахнулась, рванул ветер и... Куприн исчез. <...> Я был так ошеломлен, что не сразу догадался постучать водителю в стекло и объяснить ему, что случилось. Прошло, наверное, еще минуты две пока мы, наконец, остановились. <...>

Обнаружили Куприна далеко позади, лежащего на куче щебня. Он был без чувств. Лицо в крови...» [292] Вержбицкий Н. К. Встречи с А. И. Куприным. Пенза: Пензенское книжное изд-во, 1961.

...Между тем наступил 1914 год.

Разе мог Куприн представить, что снова наденет форму поручика?

Что будет маршировать по плацу и командовать: «На кррра-а-ул!»

Что будет писать рапорты?

Что все его творческие замыслы в один миг станут никому не нужны, а писать на нужную тему ему, автору «Поединка», будет крайне затруднительно?

Что собратья по перу уйдут на фронт, а сам он окажется в тылу?

Что ему будет нечего есть?

Все это принесла с собой Великая война, в которую Россия вступила 19 июля 1914 года.

В канун своего 44-летия Александр Иванович испытал то, что сегодня принято называть «дежавю» (чувство, что ты уже это видел или бывал в сходной ситуации). Десять лет назад он уже наблюдал Петербург, охваченный патриотическими митингами и шествиями, слышал речи о войне до победного конца. Тогда не сомневались, что разобьют японцев. Теперь — немцев.

Став эмигрантом, писатель задумается, с чего началась российская катастрофа. И вспомнит 22 июля 1914 года, четвертый день после объявления Германией войны России. Исаакиевская площадь. Толпа. Растерянный эскадрон конных жандармов тщетно пытается остановить «патриотический триумф»: погром германского посольства. Из окон здания летят кипы бумаг, мебель. Толпа улюлюкает, несется «ура!». На крыше какие-то люди сбивают статуи обнаженных тевтонов и лошадей. Каждый удар дает взрыв радостного гула: «Пусть горит!!! Пусть немцы погибнут!!!» Напротив здания посольства пылает костер: жгут портреты императора Вильгельма... Из окон автомобиля за зрелищем наблюдают Александр Куприн, Аркадий Руманов и Иван Сытин [37*] Иван Дмитриевич Сытин (1851–1934) — русский книгоиздатель, просветитель. В числе прочего издатель популярной московской газеты «Русское слово», петербургское отделение которой возглавлял Аркадий Вениаминович Руманов (1878–1960). После приобретения Сытиным в 1916 году популярного журнала «Нива» и Товарищества издательского и печатного дела А. Ф. Маркса Руманов стал директором журнала и одним из трех директоров Товарищества. Напомним, что Товарищество в 1912–1915 годах выпустило 9-томное собрание сочинений Александра Куприна. . Через семь лет эмигрант Куприн тяжело вздохнет, надписывая свою книгу такому же эмигранту Руманову: «Дорогой Аркадий Вениаминович, когда мы с Вами и с И. Д. Сытиным глядели из автомобиля, как сваливала чернь статуи Германского посольства, — ну могли ли бы мы поверить, что и вот в Париже я буду делать надпись на моей книге, отпечатанной в Финляндии? 3/II 1921 г. Paris» [293] Цит. по: Серебрякова Н. Ю. А. И. Куприн и А. В. Руманов — знаменитые гатчинцы начала XX века // Сирень: Сборник-посвящение Александру Ивановичу Куприну. Гатчина, 2005. С. 63. .

А тогда, летом 1914-го, наш герой писал по поводу увиденного: «Это очень хорошо, что два бронзовых мужика сверзлись на мостовую: что ни говори, а ведь в полусотне шагов от посольства стоит собор, — совсем неприлично было. Молодец, русский человек, догадался! Немцев мы раздавим, и Вильгельму будет тошно» [294] Письмо А. И. Куприна Л. Борисову. Цит. по: Лилин В. Александр Иванович Куприн. Л., 1975. С. 86. . Писатель оказался в абсолютном большинстве русских патриотов, поддержавших вступление России в общеевропейский военный конфликт. «Быть участником такой войны должен всякий», — заявил он. Возможно, в том же автомобиле, глядя на погром посольства, он договорился с Сытиным и Румановым, что в случае войны поедет на фронт корреспондентом от «Русского слова». А когда война началась, стал собираться в командировку, параллельно готовясь открыть в своем гатчинском доме лазарет. Это был порыв времени, такое же решение принял, к примеру, Шаляпин.