Фабиан Гарин - Командующий фронтом

В отряды потянулись металлисты, железнодорожники, кожевники, булочники, шахтеры каменноугольных копей Черемхова, рабочие с байкальской переправы в Лиственничном.

Трудная задача досталась Сергею Лебедеву: сформировать красногвардейские отряды и обучить их военному делу — так решил ревком. Особенно настаивал на этом бывший городской фонарщик. Так звали иркутяне худощавого, очень высокого, с молчаливо-напряженным лицом Павла Постышева. С утра до позднего вечера он шагал по улицам со спасательным поясом и железными когтями, переброшенными через плечо, взбирался на столбы, проверял крепление на фарфоровых изоляторах, сцеплял провода. И вдруг этот фонарщик, который никогда никого не задевал, не бранился, не клял свою судьбу, оказался среди правителей города.

Четыре месяца Лебедев с помощью двух прапорщиков, перешедших на сторону красных, обучал красногвардейцев. Наступил день, когда городской комитет партии и ревком поручили Постышеву сделать смотр отрядам. Волновался он без меры, волновался и Лебедев. Тому хотелось, чтобы смотр удался на славу и труды его не пошли, как он говорил, в стружку, а Постышев не без гордости сказал Лебедеву:

— Мог ли я, иркутский фонарщик, думать, что мне придется принимать парад пролетарских войск, приветствовать бойцов, которые еще не так давно стояли за станком.

— Но ведь ты мечтал об этом, Павел Петрович, и не раз сам говорил мне.

— Было такое.

— Вот и претворились мечты в действительность.

Смотр состоялся. Постышев с любовью смотрел на подтянутых красногвардейцев, одетых как попало. И винтовки у кого на ремне, у кого на бечевке. Но на душе радостно: как-никак, а своя армия, пусть маленькая, крохотная, но она знает, за что борется.

— Здравствуйте, товарищи красногвардейцы! — отчетливо, стараясь по-военному чеканить слова, поздоровался Постышев.

— Здравствуйте! — ответили стройно бойцы.

— Смирно, на караул! — скомандовал Лебедев.

Этот день Постышев запомнил на всю жизнь.

На помощь Центросибири в Иркутск прибыл из Красноярска Лазо с двадцатью красногвардейцами. В кабинете сбежавшего коменданта станции Лазо писал:

«Дорогая мама и милый мой Степа! Пишу десятого декабря со станции Иркутск, куда я только что приехал. В городе один за другим, время от времени, громыхают артиллерийские выстрелы. Думал написать вам отсюда открытку, но боюсь до поры до времени вас беспокоить, пересылаю это письмо в надежные руки в Красноярск, оттуда его вам перешлют.

Если что случится, с вещами я уже распорядился. Все личные бумаги и дневники перешлют вам по почте. Я их всецело посвящаю Степе, а также все дневники, которые лежат в письменном столе в Кишиневе… Степа, ты так же будешь революционером, как и твой брат. Крепко целую.

Закончив писать, он заклеил конверт и, подавая его Безуглову, спросил:

— Все исполнишь?

— Не сомневайся, товарищ Лазо.

Лазо вышел с Безугловым на перрон. В холодной синеве неба горели звезды. Из-за Ангары доносились выстрелы — в городе шла перестрелка.

Рябова, переодетого неказистым мужичком, послали в разведку. Он добрался до понтонного моста.

— Куда идешь? — окликнул его человек в косматой папахе.

— На кирпичный завод. Чего пристал?

— В городе бой, не пройдешь.

— Напасть-то какая… Скажи, милый человек, кто с кем воюет?

— Большевики с юнкерами.

— Вон оно что! По тебе видать, что ты рабочий человек, а не юнкер… Чай, большевик? — спросил Рябов.

— Ясное дело.

Рябов повеселел.

— Русские люди, а договориться не могут… Ай-яй-яй, — покачал он головой. — Послушай, милок, кто у вас за старшего? Мне с ним поговорить надо.

Вдали раздался голос:

— Кто на понтоне?

— Чашкин! — отозвался человек в папахе. — А ну поди сюда!

Подошел рослый детина в кожаной куртке, с револьвером в руке.

— Товарищ Селезнев, посмотри, кто такой. К главному просится.

— Чего тебе надо? — спросил Селезнев, посмотрев на Рябова.

— Подмога прибыла из Красноярска.

— Не ты ли Лазо? — обрадованно вскричал Селезнев.

— Что ты, разлюбезный мой… Я простой красногвардеец, а Лазо командир.

— Веди меня к нему! Где он?

— На станции.

Рябов повел Селезнева на станцию. Пройдя с полпути, Селезнев остановился и недоверчиво посмотрел на Рябова.

— А тебя не комендант подослал? — спросил он.

— Дурак ты, милый человек, — выругался Рябов. — Иуда я, что ли?

— А кто тебя знает.

Войдя в кабинет коменданта станции, Рябов доложил:

— Товарищ командир, привел местного большевика. Фамилия ему Селезнев.

Лазо недоверчиво протянул руку и спросил:

— Кто вы?

— Командир второй дружины.

— Ваша задача?

— Охраняю понтонный мост.

— Кто остался в военном городке?

— Еще вчера была третья школа прапорщиков, но с ними договорились.

— Как это договорились?

— Каждому выдали по двести пятьдесят рублей и по отрезу сукна, а взамен получили у них револьверы.

— Ну и как?

— Разошлись, говорю, — махнул рукой Селезнев, — а вот первая и вторая школы у эсеров.

— Как фамилия начальника гарнизона?

— Полковник Никитин.

— Где расположен штаб дружин?

— На Набережной у самой Ангары, в доме Швеца. Там прогимназия Гайдук.

— Проводите меня туда! — попросил Лазо.

В штабе непрерывно хлопали двери — одни дружинники торопливо входили, другие уходили. Представившись начальнику объединенных дружин, Лазо попросил дать ему провожатого до ревкома.

— Рискованно, — предупредил начальник. — Останьтесь здесь, а я сообщу о вашем приезде через связного.

Пока связной, пробираясь через дворы, спешил к Белому дому, Лазо успел разузнать, какие кварталы заняты белогвардейцами, какова численность их сил, чем вооружены красногвардейцы, кто командиры дружин. Связной вернулся через два часа и принес листок бумаги, на котором было отпечатано:

«Военно-революционный комитет назначает С. Г. Лазо командиром всех красногвардейских отрядов гор. Иркутска. Выполнение приказов Лазо является обязательным для всех».

За несколько дней штаб преобразился. В саду, примыкавшем к прогимназии Гайдук, Лазо и несколько прибывших с ним красногвардейцев из его взвода обучали иркутян, как вести уличный бой, делать перебежки, бросать гранаты, оборонять захваченные дома и кварталы.

В одной из комнат штаба десять домохозяек шили из простынь халаты. Никто не догадывался, зачем они нужны.

В полдень пришел Селезнев. На макушке забинтованной головы, неуклюже сидела ушанка.

— Что случилось? — спокойно спросил Лазо.

— С церковной колокольни бьет юнкерский пулемет.

Отобрав десять красногвардейцев из своего отряда, Лазо повел их в комнату, где жужжали швейные машины. Бойцы надели на себя белые халаты. Хитрость, придуманная Лазо, быстро облетела весь штаб. Все с изумлением смотрели на красногвардейцев, которые собирались незаметно пробраться через снежные сугробы до церкви. Изумлен был и Селезнев, подумавший про себя: «С таким командиром не пропадешь. Просто, а здорово».