Фабиан Гарин - Командующий фронтом

Англичане, не желая отстать от американцев, приказали командиру своего крейсера «Суффолк» тоже направиться во Владивосток, а японцы выслали второй корабль «Асахи».

Город неожиданно наполнился японскими «туристами». На многих улицах спешно открылись парикмахерские, прачечные, мастерские по ремонту пишущих машинок и велосипедов, фотографии, ателье, кафе. Никто не посещал новых фотографий, никто не отдавал белья в стирку, никто не брился в новых парикмахерских, где сидели японские офицеры, переодетые в неуклюжие штатские костюмы. Зато японский консул был рад — теперь он мог говорить о японских гражданах, нуждающихся в «защите».

Апрельским утром в коммерческую контору японского общества «Исидо», расположенную в уютном особняке в Маркеловском переулке Владивостока, ворвались четверо неизвестных. Их лица были загримированы. Убив тремя выстрелами хозяина и тяжело ранив двух японских служащих, они жестом попросили остальных служащих — двух немцев и двух китайцев — извинить их за учиненный шум и, не поинтересовавшись несгораемой кассой и бумагами, исчезли. Проходившие в этот час мимо конторы жители города видели, как из особняка поспешно выбежали четверо и скрылись в доме японского консула Кикути.

Сам консул, не дожидаясь результатов следствия, через час после совершенного убийства явился к контр-адмиралу Хирокару Като, командиру японской эскадры, стоявшей в бухте Золотой Рог, и потребовал защитить японцев, проживающих во Владивостоке.

Контр-адмирал с готовностью принял предложение консула. На рассвете пятого апреля на стенах домов появилось сообщение Хирокару Като о высадке десанта с целью защиты японских граждан, а в полдень по улицам уже маршировали отряды низкорослых японских солдат в белых парадных гетрах.

Узнав о провокации японских дипломатов, Ленин направил директиву большевикам Сибири, в которой говорилось, что мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий! Японцы наверное будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно все без изъятия, союзники. Поэтому надо начать готовиться без малейшего промедления и готовиться серьезно, готовиться изо всех сил.

На родину в Забайкалье возвращался с германского фронта Аргунский полк. Возвращался в полном вооружении. В дороге казаки пели старые песни о вольнице. Командир полка, избранный всеми сотнями, есаул Фрол Балябин, высокий, стройный, богатырского сложения — косая сажень в плечах — с опущенными вниз усами, как у запорожцев, в разговоре с подъесаулом Метелицей и хорунжим Василием Бронниковым сказал:

— В Даурии отпущу казаков по станицам, а если что — созовем их. Как думаете, друзья?

— Правильно судишь, — ответил Метелица.

Балябина любил весь полк. Казак, сын надзирателя Горно-Зерентуйской тюрьмы, о котором среди политических шла слава как о хорошем человеке, Фрол под влиянием большевиков возненавидел царских чиновников и царский режим. Он окончил Читинское землемерное училище, вступил в большевистскую партию и вел пропаганду среди рабочих Черновских копей. Когда началась война, Балябина мобилизовали в военное училище, а по окончании послали офицером в Первый Аргунский казачий полк. Фрол, знавший душу казака, быстро привлек на свою сторону подъесаула Метелицу и хорунжего Бронникова и крепко сдружился с ними. После февральской революции аргунцы избрали Балябина председателем полкового комитета, а в ноябре он стал командовать полком и заявил, что подчиняется только Советскому правительству. За это аргунцам разрешили следовать на родину в Даурию с оружием в руках.

Слух о возвращении аргунцев дошел до томских большевиков. Дошел в искаженном виде: дескать, казаки решили податься к Семенову, а в пути разгоняют Советы и никому не подчиняются.

На станцию Тайга из Томска спешно выехал отряд красногвардейцев разоружить казаков.

К Балябину пришли представители отряда. Командир полка выслушал их и ласково сказал:

— В полку тысяча сабель, а вас одна сотня. Как говорится, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Не извольте обижаться, барышня.

Эти слова относились к девушке из Томска.

Любуясь добродушным лицом гиганта-командира, она подумала: «Ну и силушка у человека, ему быка одолеть, словно мне нитку в иглу вдеть», — и ответила:

— Большевиков трудно запугать.

— А я кто? Белогвардеец, что ли?

— Честный казачий офицер, который все же не знает, к кому примкнуть. Коммунистам сочувствует, а нутро белое.

Балябин не обиделся.

— Вы, должно быть, коммунистка, девушка? — спросил он серьезно.

— Да! — гордо ответила она.

— Как вас зовут?

— Ольга Грабенко.

— Тогда давайте знакомиться! — и протянул большую руку. — Не бойтесь, я крепко не сожму. Командир Аргунского полка, коммунист с шестнадцатого года Фрол Балябин.

Грабенко от удивления широко раскрыла глаза.

— Вы коммунист? — переспросила она.

— Что ж тут удивительного? Я не один, нас тут несколько человек. Агитировать нас не надо, мы сами все знаем. Уходя с фронта, мы присягнули советской власти и этой присяге не изменим.

Томичи засиделись у аргунцев, рассказав им последние новости из газет. В сотнях были устроены митинги. Казаки внимательно слушали гостей и дружно им аплодировали.

Через два дня аргунцы прощались.

— Приезжайте к нам, — приглашал Балябин Грабенко, мягко пожимая ей руку, — вы понравились аргунцам, такого политагитатора они примут с радостью.

— Обязательно приеду! Ждите!

И аргунцы двинулись в родную Даурию.

На станции Андриановка Балябин приказал выстроить полк. Сидя на крепком коне, он громким голосом спросил:

— Присягали мы с вами на верность советской власти?

— Присягали! — ответили казаки.

— Сегодня же разъезжайтесь по домам на побывку. Помните, что семеновские вербовщики рыщут по станицам, но только не поддавайтесь их уговорам. И не будьте падки на бабские слезы. Баба бабой, а служба службой. Не за себя будете драться в полку, а за свою вольницу, за счастье ваших детей. Советская власть — наша власть. Поклянемся же еще раз верно ей служить.

Казаки выхватили из ножен шашки, на солнце засверкали стальные клинки…

К Лазо пришел под вечер слесарь читинских железнодорожных мастерских. Невысокого роста, но складный и с мужественными чертами лица, он приковывал внимание собеседника. Острый взгляд колючих глаз, резкие жесты и настороженность, не оставлявшая его ни на минуту, отличали этого человека от рабочих-забайкальцев, которым свойственно спокойствие и даже медлительность.

— Я слушал ваш доклад, — сказал он, — и намерен записаться в отряд.