Фабиан Гарин - Командующий фронтом

Тесным кольцом сомкнулись казачьи станицы по Шилке и Нерче, а в центре кольца — Арбагарские каменноугольные копи. На выжженной земле вросли по самые оконцы шанхайки-домишки, в них ютятся рабочие с семьями. У рабочего день — от зари до зари, не разгибая спины. Что ни день, то пожар или отравление, то взрыв или завал.

В поселке нет рынка. Хозяин недавно открыл свою лавку и драл втридорога. Плачешь, ругаешься, да нужда гонит к нему. Над рабочими старшинка, тот, кто вербовал их на копи. Со старшинкой не сговоришься: он с каждого удержит в получку, а если кто откажется — убьет темной ночью. Народ так и говорил: «Живем на Арбагарской каторге».

С первых дней революции на Арбагарских копях — Совет рабочих депутатов. Он и депешу дал Ленину: дескать, признаем только советскую власть. Хозяина вывезли на тачке к шлаковой горе, и больше он оттуда не возвращался. Выстроили свой клуб, открыли рабочий кооператив.

На зов читинцев арбагарцы тотчас откликнулись. Собрались поговорить с Читой по телефону — связи нет, а почему, никто не знает. Ходоки из Сретенска рассказали, что семеновские агенты подбили казаков, и те захватили власть, арестовав местный Совет.

Сретенск стоит на Шилке, к нему от Забайкальской магистрали железнодорожная ветка. По Шилке и Амуру идут пароходы. От города до маньчжурской границы — полоса станиц. Богатый город Сретенск, важный, а в городе казачий арсенал, и заведовал им в те времена офицер Нерчинского казачьего полка. Спросили у него как-то в Совете:

— Много добра хранишь?

— Старые казачьи пики. Толку никакого нет, — ответил офицер.

Разгуливал он обычно с красным бантом на груди. Как манифестация — он впереди. Так заслужил доверие.

Приготовились арбагарцы идти на Даурский фронт. Собралось сто человек — и все с пустыми руками. А командующий фронтом Лазо просил, чтобы с оружием. Решили арбагарцы взять в арсенале хотя бы пики. Пришли к офицеру и говорят:

— Открывай двери, пики возьмем!

Улыбнулся офицер в усы:

— Пустое дело. Из них не стрельнешь.

— Все же лучше, чем с голыми руками. Открывай двери!

Бросил офицер ключи на стол и ответил:

— Берите, а ключи принесите мне в Совет, я там на заседании буду.

Вышел на улицу и скрылся.

Открыли арбагарцы дверь, глянули — сплошная стена старых пик. Стали их разбирать и обомлели: за пиками в подставках новые трехлинейные винтовки, ящики с патронами, гранаты, казачьи сабли, подсумки и даже пулеметы.

Так и пришли арбагарцы к Лазо в полном вооружении.

…Тревожные гудки огласили депо станции Хилок. Выглянули из домов женщины, тревожно забегали по улицам поселка люди, спрашивая друг у друга: «Где пожар»?

Потом все открылось — в школе митинг собирали.

Остановились станки, в цехах все замерло. На митинге говорили одни большевики, рассказывая про семеновский мятеж, про телеграмму Лазо. Тут же составили список добровольцев — записалось сто восемьдесят человек.

…Поезда шли на Читу. Из вагонов доносились звуки гармошки, бодрая песня:

Моряки Сибирской Амурской флотилии в бушлатах и бескозырках, горняки Сучанских, Черемховских и Черновских копей, старатели забайкальских приисков, мастеровые Владивостока и Хабаровска спешили на Даурский фронт. Отцы отдали своим сыновьям-подросткам кайло и резец, лом и лопату, простились с женами и уехали защищать революцию.

В Читу прибыли три конных отряда: Копуньский с командиром Сафроном Бутиным, Заргольский с Василием Седякиным и Газимурский с Василием Кожевниковым. Их слили в одну кавалерийскую бригаду, назвав «Копзаргаз». Вернулся Аргунский полк с братьями Балябиными, Бронниковым и Метелицей. Прибыл революционный полк, сформированный учителем Прокопием Атавиным из жителей Курунзулая, Олдонда, Верхнего Гирюнина и Кудрина. Прибыл Первый Забайкальский пехотный полк со своим командиром, испытанным большевиком Павлом Журавлевым.

Их встречали на станции Чита, кормили обедами и отправляли на сборный пункт в Андриановку, где находился штаб фронта. Из станиц и поселков народ приносил ржавые сабли, охотничьи ружья, берданки, трехлинейки. С утра до ночи не утихали людские голоса. Те, кто постарше, — грелись на солнце, а молодые во весь опор скакали с донесениями то в Читу, то на станцию. На пути стоял ничем не примечательный вагон-теплушка, в котором разместился командующий. У глухой стенки — стол, и на нем пишущая машинка, поодаль — походная кровать, заправленная солдатским одеялом. Над столом висели на гвоздях бумаги — копии приказов и донесений.

Лазо редко встречал Ивана Рябова. Тот носился целыми днями: то его видели в Чите, где он организовывал кухню для прибывающих частей, то на коне скачущим в сторону Андриановки. Никто не знал, где он живет, где спит, но если возникала необходимость снабдить кого-нибудь обмундированием или оружием, достать подводы или новую пишущую машинку, отправить отряд с запасом продовольствия, то обращались к Рябову. И все знали: раз Рябов сказал, значит, будет исполнено.

Безуглов тоже редко встречал Рябова, зато когда они сталкивались, то уходили в сторону, чтобы никто их не видел, хлопали друг друга по плечу, пока Степан, бывало, не крикнет:

— Поди к черту! У тебя не руки, а клещи…

— Не жалеешь, казак, что пошел с нами?

— Пошто так толкуешь?.. Спасибо Назарчуку, что уговорил. Вот кончится война, я тебя в свою станицу увезу, и не уедешь ты никуда.

Рябов, польщенный вниманием Степана, отвечал:

— Нет, брат, в Даурии хорошо, но и у нас на Твери не хуже. Люблю я Волгу, свое село… Что там говорить! Я вот жил, как слепой котенок: ползал, ничего не видел. А теперь — государственный человек!

— А я, по-твоему? — нерешительно спросил Степан.

— И ты такой же. Вот что советская власть с нами сделала.

Однажды их повстречал Лазо.

— Ссоритесь? — спросил он.

— Нет, товарищ главком, — поспешил ответить Безуглов. — Нас теперь водой не разольешь. Я в Рябове признал друга, а он меня братом считает.

Лазо одобрительно кивнул.

— Вот что, Рябов, — сказал он. — Мне бы автомобиль и верного шофера. Как думаешь, трудное дело?

— Раз приказано, товарищ главком, будет исполнено.

— Где же ты найдешь?

— Не поеду же за ним в Питер.

Старую, покинутую кем-то машину Рябов отыскал на дворе железнодорожных мастерских. Через несколько дней по дороге на Карымскую промчался автомобиль «чандлер». Рядом с шофером сидел Иван Рябов.

— На ус наматывай, Саша, кого возить будешь, — предупредил Рябов.

— Не маленький, — успокоительно усмехнулся шофер.

Сформировав полки и отряды, Лазо с ходу занял Агу и Оловянную, но у Оловянной противник контратаковал красные части, и им пришлось отойти за реку Онон.