Фабиан Гарин - Командующий фронтом

— Сергей, а спать-то когда?

— Сегодня не удастся.

— А вчера спали?

— И вчера не удалось. — Посмотрев на Кларка и Бронникова, добавил: — Хорошо, что они хоть поспали. Им ведь труднее, чем мне.

Нюта походила по комнате, потом снова остановилась перед Лазо, помялась и все же спросила:

— Опасно на фронте?

При этом она настойчиво смотрела в глаза командующему, ожидая от него ответа. Лазо должен был ответить, но что ответить? Утаивать от нее было бесполезно — Нюта спросила бы у Бориса, и тот сказал бы правду.

— На фронте всегда опасно, — ответил Сергей Георгиевич.

— Если убьют Бориса, — сказала она совсем тихо, — как я справлюсь одна с детьми?

— Убьют Бориса — останусь я, — твердо ответил Лазо, — убьют меня — останется Бронников, убьют его — останутся тысячи товарищей. Они не забудут детей Бориса.

Нюта продолжала прямо смотреть на Лазо. Ей понравился честный ответ человека, подружившегося с ее мужем. Только сейчас она обратила внимание на его глаза.

— Ну и глаза у вас! — сказал она. — Черные как ночь… И честные. За вас любая девушка пойдет.

— Я женат, — смутился Лазо.

— Где же она?

— Со мной, на фронте.

— Правду говорите?

— Сами ведь, помнится, говорили, что глаза у меня честные.

— И дети есть? — с женским любопытством спросила Нюта.

— Пока нет, — рассмеялся Лазо, — но будут.

— Чего же она не приехала с вами?

— У каждого на фронте своя работа. Впрочем, я и там ее редко вижу.

— Кто она, пулеметчик или казачка?

— Политработник.

— И давно вы женились? — не отставала Нюта. — Говорите, не таите.

— Недавно.

— Значит, читинская?

— Нет, из Томска.

— А как зовут?

— Ольга Андреевна.

— Ольга! — повторила мечтательно Нюта. — Красивое имя!

— Значит, Аргунский полк, говоришь, лучший на фронте? — переспросил председатель ревкома Матвеев, щуря небольшие глаза.

— Лучший, — ответил Лазо.

— Кто им командует?

— Все тот же Фрол Балябин. Умный командир, правда, немного с удальцой, но у него это уляжется со временем. И все же думаю назначить Метелицу на его место.

— А Балябина?

— К себе в помощники.

— Тебе видней. А что скажешь о даурских казаках?

— Казак казаку рознь, одни служат советской власти, другие атаману Семенову.

— Значит, не нравятся? — заключил Матвеев.

— Напротив, забайкальский казак за советскую власть. Молодой хорошо владеет оружием, ловко ездит на коне. Он уже почувствовал свободу. А о старом и говорить нечего, тот атаманщину не любит, службу знает назубок, а сформироваться в сотню, а то и в полк на любом, что называется, аллюре — ничего не стоит.

— Правильно подметил, Сергей Георгиевич, — одобрительно сказал Матвеев.

— Ну, что еще сказать про них? — продолжал Лазо. — Ты сам, Николай Михайлович, из казаков и хорошо их знаешь. Народ спаянный: земляки, кумовья, свояки, сваты. В карман за словом не полезут, в атаке дружны, напористы, но бывает иногда, что удирают от противника тоже дружно. У них это называется, — Лазо добродушно засмеялся, — казацкой хитростью.

— А как дерутся читинские железнодорожники?

— Это устойчивые, крепкие люди. Их политическое влияние на казаков велико, и это весьма ценно. А насчет военной подготовки, они, понятно, слабы, многие впервые держат винтовку в руках, но дерутся самоотверженно. Ими я сам руковожу: Есть у меня еще интернациональный полк — мадьяры, немцы, австрийцы… Все они бывалые, с боевым опытом. В бою стремительны, темпераментны и преданы революции. Но, — Лазо щелкнул пальцами, — политическая работа в их полку слабая. Мы не знаем их языка, они — нашего.

— Кларк у тебя? — перебил Матвеев.

— Командиром особой разведывательной сотни. Блестящий командир и чудесный товарищ. Люблю, как родного брата.

— А анархисты дерутся?

Лазо тяжело вздохнул.

— Видно, досадили? — подсказал Матвеев.

— Сам виноват, — признался Лазо. — Не надо было их звать на фронт… Станичники прибегали с жалобой: дескать, грабят нас красные. Лаврова я арестовал и отправил в Иркутский ревтрибунал. Какой он там анархист? Просто вор, как и Семенов.

— А Пережогин?

— Тот скрылся после ареста Лаврова. Говорят, что здесь скрывается.

— Тут мы с Шиловым дали маху. — Повременив с минуту, Матвеев спросил: — Когда возвращаешься?

— Завтра утром.

— С Семеновым скоро закончишь?

— Не раньше чем через месяц, — неопределенно пожал плечами Лазо.

— Да!.. — протянул Матвеев, словно вспоминая то, о чем ему давно не терпелось сказать. — Сюда Грабенко приезжала утром по твоим делам. Была у Мамаева, ко мне заходила.

— Какие же это дела?

— Повидаешь ее — расскажет.

По тому, как Матвеев прищурил при этом один глаз, Лазо почувствовал недосказанное и с видимым интересом спросил:

— Где она сейчас?

— Уехала обратно в полк.

Лазо заторопился. Матвеев не стал его упрашивать. Он встал и протянул руку. Задержав ее в своей ладони, Матвеев, подыскивая слова, сказал:

— Приезжали с фронта товарищи, жалуются на тебя, Сергей Георгиевич, бесшабашный, говорят. Честное слово, так и говорят, — бесшабашный, не жалеет себя. Ведь дважды тебя ранило, мы все в ревкоме знаем, от нас не утаишь.

— Кто я? — недовольно спросил Лазо. — Командующий или… Что ты затеял отцовский разговор? И вообще я не был ранен, один только раз поцарапало.

— Я на то имею право, — строго ответил Матвеев и хитро сощурил глаза, — ты хотя и командующий, но поаккуратней веди себя, иначе мы примем решение насчет тебя. Не так легко подыскать командующего. Ты меня понимаешь!..

Лазо и Бронников возвращались к Кларку, Мэри, Гриша и Вера, игравшие во дворе, увидя Лазо, бросились к нему. Обхватив детей за пояс, он поднял их и понес в дом. А там остальные — Наташа, Катя и Боря, — хором закричали:

— Дядя Сережа, дядя Сережа!

Лазо опустился на колени и стал на четвереньки, а дети — кто взобрался на спину, кто держал его за ремень — визжали и кричали от радости. Лазо подражал паровозному гудку, пыхтел, свистел, шипел. А потом он выстроил всех детей на линейке и скомандовал: «Смирно!» Малыши комично топтались, вылезая из строя. Последовала команда: «Вольно!» — и началась «война». Дети должны были взять в плен дядю Сережу, а он бросал в них подушки, шинели, одеяла. Под конец обессиленный Лазо упал на пол, а «победители» расселись у него на спине.

— Сергей Георгиевич, — напомнил Кларк, — мы сейчас поедем или завтра?

— Сейчас. Собирайся.

Неожиданно в дом вошел Рябов.

— Зачем приехал? — спросил Лазо.

— Принес новую кавалерийскую шинель, товарищ главком. Прошу старую сдать, а эту примерить.

— Я и в старой повоюю.

— Никак нельзя, — уговаривал Рябов.

— Не спорь, Сергей Георгиевич, — вмешался Бронников, — негоже командующему в поношенной шинели ходить.