А. Крамаровский - На святой земле

Автобус идет вдоль маленькой речушки Кишон (по-библейски — Киссон), заросшей низкими олеандрами и осокой, где Николай Жулин в свободное от работы время любит половить рыбу. По одну сторону этой прелестной речушки — причудливые холмы, по другую — крутая гора Кармель, на которую так и манит тебя забраться. Дубовый лес, вечно-зеленый, темный и, как араб, гостеприимный.

«Кирьят-Хорошет»! — бросает пассажирам шофер, и несколько человек, в том числе и я, сходит с автобуса..

Жара невыносимая. До Жулиных идти 10 минут по каменистой дороге. Вдоль нее ни деревца, ни кустика, одни только редкие хорошенькие домики — с плоскими крышами без труб (печек здесь нет).

Домик Жулиных — у небольшой горы, на которой находится кибуц Киват-Зайд (в нем когда-то, после своего приезда в Израиль, прожил я 2 года).

Подхожу всё ближе и ближе. Причудливый по архитектуре дом их со своими 4-мя комнатами, и двумя террасами, окружен горами. С трех сторон — сосны, а с четвертой — виноградник, поднимающийся вверх, в гору по ступенькам. Жилище Николая мне всегда напоминало библейские картины художника Семирадского. У дома — сливы, гуява, гранатовые деревья, цветник, а на плоской крыше пчельник.

Встречает меня Поля, жена Николая. Русское открытое лицо её расплылось в приветливую радостную улыбку:

— Наконец-то, дядя Александр!.. Аж заскучала по вас. Всё время вас ждали, и я была уверена, что сегодня обязательно приедете.

Идем в комнату. Навстречу мне подбегает Валя, девятилетняя дочь Жулиных.

— Ну, белобрысая, что сегодня лодырничаешь, а не в школе?

— Так сегодня же воскресенье. Мы не учимся и в воскресенье и в субботу.

Вскоре пришел Николай, мужчина лет за сорок пять, среднего роста. Одет неважно: щегольством не отличался. Костюмов Николай не любил и галстуков не любил: в большие праздники жена ему эти «собачьи ошейники» завязывала сама.

— Ну вот и дядя Александр пожаловал, — протянул он мне крепкую руку, от пожатья которой мне не раз приходилось выплясывать камаринскую.

— Что же? Послезавтра и на охоту. Без сего удовольствия, ведь со скуки сдохнешь, а?…

Поля уже начала жарить на примусах мясо дикого кабана, несколько дней тому назад убитого у гор Генисаретского озера. О Поле не мешает сказать еще несколько слов. Помимо того, что в окрестности слыла она замечательной хозяйкой, славилась она еще и тем, что знала секрет лекарства, которым вылечивала больную птицу. Случалось, кругом сплошь сдыхали куры, а у нее — ни одна. Много пользы принесла она соседям. Свой «патент» бережет и сейчас до поры до времени…

Через два дня на собственной Николаевой машине, помятой, облезшей и обшарпанной (в Америке такая давным-давно валялась бы на свалке), которую за её удивительную неказистость и дряхлость знакомые называли тарантасом, катили мы по долине Емек (Галилея), вдоль горы Кармель, на вершине которой, против деревни Кирьят-Хорошет, из-за леса виднелся монастырь пророка Ильи, а внизу, чуть ли не у самого подножья горы, высился одинокий невысокий холм. На этом холме по приказу Ильи было уничтожено 400 лжепророков, (3-е Царство, гл. 18, ст, 25–40). Кровь их была пущена в реку Кишюн, вдоль которой мы, не останавливаясь, мчались. Проехали несколько деревень, беленькие дома которых утопали в гуще эвкалиптовых и маслиновых деревьев и акаций.

Вскоре завиднелась вдали куполообразная библейская гора Фавор, а на макушке её — окруженный деревьями католический монастырь. Здесь произошло Преображение, и часто, проезжая мимо этой горы, одиноко стоявшей от других гор в стороне, я уносился мысленно в те библейские времена, когда родился и жил Христос. В монастыре я еще не был (слишком высоко подниматься), а хотелось бы. В более свободное время договорились с Николаем всё же побывать там.

Подъезжаем к Афуле, новому городу, застроенному белыми каменными домиками, в большинстве одноэтажными, резко отличающимися друг от друга. Зелени в городе еще мало: не успела разрастись. За Афулой, в нескольких километрах, подымаемся в горы, безлесые, пустынные, словно жалующиеся на свою заброшенность.

Дорога то поднимается, то опускается вниз, и наш «тарантас» тарахтит, мчит нас вперед. Проезжаем мимо деревеньки, похожей на черкесский аул: домики напоминают сакли. Здесь со времен Абдула обосновались черкесы, не забывшие ни своего языка, ни своих обычаев. В израильско-арабской войне они героически сражались на стороне Израиля.

В ауле мы не останавливаемся, мчимся дальше. Через часа полтора спускаемся в долину, в деревню Явно, где живут, главным образом, геры, то есть русские, принявшие еврейство. Деревня выглядит по-израильски: русского в ней нет и в помине, если не считать по бокам улиц высокого бурьяна. Обычная израильская деревня с белыми одноэтажными домиками в 3–4 комнаты. Домики ее с плоскими крышами, но без труб. Долго не мог я привыкнуть к домикам без труб, — словно недостроенным. Здесь мы тоже не останавливаемся. «Тарантас» снова поднимает нас в горы, угрюмые и нелюдимые, и мчит всё дальше и дальше. Жара невыносимая.

Вскоре перед глазами открывается долина, вся утопающая в зелени садов, банановых рощ и эвкалиптов, а дальше серебристо заблестело тихое Геннисаретское озеро и река Иордан. Проезжаем каменный мост через эту священную реку, не широкую, но величавую, окаймленную по обоим берегам лесом из сосен, эвкалиптов и еще каких-то незнакомых мне деревьев. Местность эта напомнила мне вдруг заброшенный уголок на Хопре, недалеко от Дона. Берега Иордана, истоптанные бесчисленными туристами, отлоги у спусков заросли осокой и камышом.

— Ты на что так воззрился? — спросил я Николая, который пристально глядел в сторону от реки.

— Кажется, змеи, и не одна, а несколько штук, — ответил он; — Никогда не было их столько, как в этом году. Уж человек 12 умерло от укусов… И газеты предупреждали.

Недалеко от Иордана расположена деревня, по своей разбросанности напоминавшая нам донские казачьи хутора. Мчимся дальше, в сторону от озера.

Через 15–20 минут въезжаем в Кибуц Шет-Иаков, заросший эвкалиптовыми деревьями, акациями огромных размеров, смоковницами, в тени которых ютятся одноэтажные и двухэтажные домики с маленькими балкончиками для каждой квартиры. Сначала останавливаем машину у сельскохозяйственных построек возле высокой водонапорной башни. Небольшой ветерок доносит до нас запах навоза и сена, а в уши, уставшие от трескотни машины, мычанье коров и блеянье овец. Постройки для животных здесь фундаментальны: по последнему слову науки. Кибуц этот уж не напоминает ничем наши колхозы, даже и самые богатые.

Николай здесь на службе: оберегает огороды и банановые рощи от диких кабанов, периодически появляющихся со стороны Сирии.