Рожер де Дама - Записки графа Рожера Дама

Князь находился в объезде до 27-го декабря, а вернувшись, он вошел в Очаков, где ему приготовили наименее разрушенный дом. Хоть я и был измучен морозом в 23° в моей палатке, я безропотно поддерживал князя, думая про себя, что ему легко потерять терпение. Однако 2-го января 1789 г. князь обязал меня, а также и принца Ангальта поместиться в Очакове, и как плохо ни было убежище, которое мы там нашли, оно мне показалось дворцом в сравнении с тем, которое я только что оставил. Кроме того, испытываешь пленительное ощущение, находясь в городе, который пришлось атаковывать так долго и где отдых куплен ценою таких жестоких мук.

6 января мы на санях покинули эти ужасные степи, благословляя миг отъезда, благодаря небо за то, что оно нас предохранило от всего того, что собралось на нашу гибель, и забывая прошедшее ради будущего, полного надежд. На следующий день мы прибыли в Херсон.

Здесь я расстался с людьми моего обоза и отправил всё лишнее кроме самого необходимого, вместе с каретой и камердинером, оставив при себе лишь двоих из моих людей и предоставив заботы обо всём князю Потемкину.

Пробыв там 3 дня, мы отправились в Елизаветград, место, откуда я выехал 8 апреля и которое, одновременно напоминая мне как мои первые сомнения, так и последствия моей настойчивости, наполняло меня счастьем и признательностью. Мне недоставало только принца Линя, который оказал мне такое любезное гостеприимство и который вместе со мной мог бы наслаждаться таким приятным моментом.

Князь быстро окончил свои дела, и мы отправились в Кременчуг.

В продолжение 2-х недель, которые мы там провели, величайшая роскошь, лучшие концерты, под управлением Сарти, любовь, свидания чередовались с отдыхом. Ежеминутно я знакомился с какою-нибудь особенною азиатскою странностью князя Потемкина. Ничто в его развлечениях, ни в его господстве, не следовало обычаям моей родины. Для меня всё было ново. Всё было одно очарование, блаженство. Его неограниченное могущество, его поступки возбуждали постоянный интерес, приковывали внимание. Если бы я углублялся в них, как философ, я признал бы их неудобными, но так как я ничего не мог исправить, то мне оставалось только наблюдать и пользоваться. Он перемещал губернаторства, разрушал город, чтобы основать его в другом месте, образовывал колонии или учреждал что-нибудь, изменял управление губернией через полчаса после назначения бала или празднества. Одним словом, этот странный, но отличный человек всему удовлетворял, обнимал одновременно важнейшие дела и развлечения юности. Я обязан ему самыми поучительными и самыми приятными минутами моей жизни и в особенности такими, которые ставили меня вне пути, назначенного мне судьбой. Размышления питаются настолько же сравнениями и сближениями, как и примерами, которые рассудок признает достойными подражания. Все предметы, выше подобных себе и стоящие вне общих оснований нашей карьеры, представляют собою настолько же материалы и уроки, насколько опыт их распределяет на протяжении жизни, опыт, который рано или поздно, но проявит свое влияние и отразится на наших занятиях, действиях и понятиях.

Отъезд из лагеря и прибытие в Петербург. — Дружеский прием графов Сегюра и Кобенцля. — Лестный прием Екатерины II. — Русский двор: императрица, великий князь, главнейшие министры, Сегюр и Потемкин, фаворит Мамонов. — Автор отправляется к Потемкину в армию на Буг (17 мая 1789 г.).

Императрица с нетерпением ожидала князя в Петербурге и требовала его приезда.

Он решился ехать. Приготовили трое саней для того, чтобы проехать в них те остальные 600 миль сверх тех, которые мы уже проехали после Очакова. Одни сани предназначались для князя, вторые для меня и третьи для хирурга-француза, следовавшего постоянно за князем. Вот и весь состав, который допускала скорость нашего пробега.

В Кременчуге вечером каждый сел в свои сани с лакеем, сидевшим на запятках, и с конвоем из большого числа казаков с факелами. Когда мы были закутаны в шубы, муфты, мешки для ног и покрыты фартуком, непроницаемым для снега, князь крикнул мне из своих саней: «Вы готовы? Я отдал приказ, чтобы вы не отставали от меня»; я ответил утвердительно, и мы помчались с быстротой коня, вырвавшегося на свободу. В первую минуту я испугался такой быстроты, возможности которой я раньше и не подозревал. Мы приехали на первую станцию, прежде чем я успел принять удобное положение, и выехали раньше, чем я успел изменить его.

По несчастной случайности, у одной из моих лошадей оборвались постромки. Пришлось остановиться. Пока их исправляли, князь опередил меня на несколько верст. От лежавшего большого количества снега плохо заметная дорога без факелов терялась во мраке, и мужик (или почтальон) потерял след, сбился с дороги и погрузил меня среди равнины в снег высотою в несколько футов. Лошади выбились из сил, не будучи в состоянии вытянуть саней. Ямщик стал молиться Богу, мой лакей заплакал, а я впал в отчаяние от положения, от которого я не видел средств избавиться. В продолжение трех часов я подвергался мучительному беспокойству; от своего проводника я не ожидал никакой помощи; путешественников нет в этой стране в такое время года, да еще в такой час; что предстояло мне, как не умереть от холода и нетерпения. Наконец я решился покориться участи и ждать утра, как вдруг я заметил вдали, ближе к горизонту, светящуюся точку, принятую мною первоначально за падающую звезду. Чрез минуту наблюдения я был убежден, что она земного происхождения, а еще через несколько минут и прикинул расстояние до неё и направление. Я велел своему мужику взять лошадь, отправиться прямо на огонь и привести кого-нибудь. Когда он уехал, я почувствовал себя еще более одиноким и еще больше встревожился своим положением, но всякая беда кончается — через час он привел крестьянина, с виду дикаря, который, однако, помог поднять сани и шагом довел нас до своего дома. Я застал там целую семью, спавшую на печке в маленькой комнатке в 6 футов в квадрате; но я был счастлив — черный хлеб и солома удовлетворили всем моим нуждам, а утром крестьянин отвел нас на настоящую дорогу, с которой я больше уже не съезжал.

На станции я застал признаки беспокойствия князя и распоряжения, оставленные им, чтобы подобного случая не могло повториться, и я без всяких злоключений прибыл на следующий день в Могилев, главный город Белоруссии, где князь находился уже 24 часа. У первого же городского дома я встретил одного из его адъютантов, получившего приказание ждать меня там и отвести туда, где я должен был остановиться.

Я нисколько не сомневался, что немедленно пойду в постель, которая после этого утомления была мне необходимее всего. Вместо того я попал в большой дом, где было так шумно, что я потерял всякую надежду на отдых. Меня ввели в залу, где весь город и весь гарнизон собрались на бал, который провинция давала князю. Он пошел мне навстречу, не принимая никаких извинений по поводу туалета, в котором я представился, он познакомил меня со всеми дамами, не спросив меня, подвел мне одну из них, и я, покорившись участи, стал танцевать и уже не покидал бала до 6-ти час. утра.