Семён Борзунов - Маршал Конев

Четырёхлетняя кровопролитная война приближалась к концу. Как огромной силы бумеранг, она возвратилась туда, где зародилась, откуда неумолимой всепожирающей чумой стала растекаться по городам и весям Европы, принося мирным людям страшное горе — боль, слёзы, разрушения, смерть…

Да, война возвратилась в логово зверя — в столицу третьего рейха, где ещё находились её главные вдохновители и организаторы. День и ночь шли заключительные бои против основной берлинской группировки врага, в уничтожении которой активное участие принимали и войска 1-го Украинского фронта. В эти дни Конева трудно было застать в штабе. Он непрерывно находился в войсках: то у танкистов, то у артиллеристов, то у связистов…

Ещё до начала развёртывания боев за Берлин Иван Степанович побывал и у снайперов, роль которых с каждой новой боевой операцией заметно повышалась. Он знал, что меткие стрелки давно снискали всеобщий почёт и уважение. Точным и сокрушительным огнём они истребили тысячи гитлеровцев, стали подлинной грозой для вражеских солдат и офицеров. Там, где снайперское движение по настоящему налажено, — фашисты боялись нос высунуть из своих укрытий. Так было в сталинградских боях, на Курской дуге, а также во всех крупнейших сражениях на Украине. На нашем фронте громкую славу завоевали снайперы, которым с самого Дона и до Днепра руководил Герой Советского Союза старший лейтенант Голосов, потом майор Катанцев, а позже ротой посменно командовали их ученики.

Беседа маршала со снайперами была тёплой и сердечной. Вручив награды очередной группе метких стрелков, Конев сказал:

— Командование фронта гордится вашей повседневной, неутомимой и, прямо скажу, героической борьбой с врагом. Гитлеровцы, чувствуя приближение смертного часа, лихорадочно укрепляют свои позиции, подтягивают новые силы, готовятся к боям не на жизнь, а на смерть. У них другого выхода нет. Мы же не сомневаемся, что и на этот раз гитлеровцы будут жестоко биты. Готовясь к новым решительным боям, мы должны сделать всё от нас зависящее для ослабления немецкой военной машины. Надо истреблять фашистскую нечисть беспощадно, обескровить и измотать противника, прежде чем он соберётся с силами. Такова важнейшая задача всех видов и родов войск. И в выполнении её снайперский огонь должен, как и прежде, сыграть немаловажную роль.

Эти слова командующего фронтом были встречены горячими аплодисментами. Долго потом обсуждали снайперы неожиданную, очень полезную и приятную встречу с маршалом. Ветеран роты Анатолий Поляков сочинил даже стихи на эту тему, а снайперы устроили своего рода торжественный обед. Настроение у всех было приподнятое, боевое. Особенно у медсестры Майи Малинкиной, к которой Конев сам подошёл, пожал руку, а потом говорил хорошие, добрые слова, хвалил её, а она краснела.

…Много фронтовых путей-дорог прошла снайперская рота, действуя, как и разведчики, в передовом отряде стрелковой дивизии. Метким огнём снайперы уничтожали внезапно появляющиеся цели — гитлеровских фаустпатронщиков, гранатомётчиков, снайперов, а также пулемётные и артиллерийские расчёты, засевшие в каменных зданиях, откуда их трудно было выкурить. Вместе с ротой шла и санитарка Майя Малинкина: она лишь накануне наступления вернулась из санбата, где служила последнее время. В роте её хорошо знали, и она помнила почти всех, особенно «старичков», тех, кто воевал ещё на Дону, в том числе и Анатолия Полякова. Многие бойцы, особенно молодые, в часы затишья пытались ухаживать за Майей, оказывали ей знаки внимания. Но она, как и раньше, никого близко к себе не подпускала, во всяком случае, старалась ко всем относиться одинаково ровно и внимательно. Тем более что в роте она была одна, а желающих поухаживать чуть ли не каждый снайпер. И стоит только кому-то уделить больше внимания, как тут же начиналось скрытое «соревнование». Проявляются ревность, зависть, а то и хуже того — месть. Майя твердо придерживалась золотого правила: чувства свои держать при себе, ни в коем случае не выказывать их и тем самым не дразнить ребят, не вносить в их ряды раздора и даже малейшего соперничества. Им и без того достаётся: это она отлично понимала. Но война шла к концу, и некоторые, наиболее смелые снайперы пытались всё же добиться хотя бы малейшего расположения красивой и недоступной санитарки. На эти попытки Майя, как всегда, отвечала спокойно и определённо:

— На войне, ребята, надо воевать. Вот покончим с войной, тогда… Тогда посмотрим. Тогда разберёмся, кто в кого влюблён и насколько серьёзно.

На этом сердечные страдания снайперов заканчивались. Продолжалась ратная служба: все стремились быстрее покончить с войной, чтобы свободно выбирать себе невест, объясняться в любви и в конечном счёте жениться на любимых, заводить семьи, растить детей.

Таковы были мечты. Но продолжавшаяся война диктовала свои законы. Она не считалась не только с мечтами людей, но и с их жизнями. Каждый день и каждый бой приносил новые страдания и жертвы. Дошла очередь и до гвардии старшины, кавалера орденов Ленина, Красного Знамени и Славы 3-й степени Анатолия Полякова, к тому времени в совершенстве овладевшего снайперским мастерством и имевшего на своём боевом счету около двухсот истреблённых гитлеровцев. В одном из ожесточённых боев под ним разорвался тяжёлый вражеский снаряд. Взрывной волной Поляков был поднят в воздух и отброшен далеко в сторону от своей огневой позиции. Его спасла «земляная подушка», лёжа на которой он проделал этот совершенно невообразимый трюк. Однако без тяжёлого увечья не обошлось.

Почти две недели старшина находился в госпитале. Последствия ранения и тяжёлой контузии отступали медленно. День и ночь мучительно-тревожно звенело в голове и сильно ныл позвоночник, особенно ночами. Медленно приходили в чувство и ноги: передвигаться по палате он мог с величайшим трудом и только с помощью костылей. «Всё постепенно придёт в норму, — успокаивали Анатолия врачи. — Вот ведь и слух постепенно нормализуется, зарастают перепонки в ушах…»

Всё это так. И всему этому Анатолий радовался, но его удручало отсутствие речи. Почему она пропала? Ведь цел и невредим язык, да и горло почти не беспокоит. Почему не восстанавливается речь? Над этим ломали головы, и врачи. Больной слышит почти всё, что ему говорят, и кивком головы отвечает «да» или «нет». А как хотелось ему поговорить с врачами, поторопить их с лечением. Чаще всего он объяснялся с персоналом записками: правая рука, к счастью, быстрее левой восстановила свои двигательные функции. Это очень облегчало его положение. Но вот беда: немого на фронт не пустят. А речь, как назло, не возвращалась. Чего только не предпринимали врачи — но всё безуспешно. Такое положение сильно беспокоило Анатолия: неужели всю жизнь, как немой, он должен объясняться с помощью рук да карандаша с бумагой? Это же ужасно. А как же быть в пути, в дороге, не говоря уже о беседе с любимой девушкой. Как вообще жить, работать, учиться: он ведь мечтает сразу после войны сдать экзамены и поступить в институт на юридический факультет. Стать профессиональным следователем. А эта неопределённость с восстановлением речи сильно угнетала старшину, и он порою часами лежал на госпитальной койке и уныло смотрел в потолок, перебирая в памяти события войны, наиболее жаркие схватки, различные — смешные и грустные — эпизоды из жизни своей роты, любимых товарищей, их хитрые приёмы по выслеживанию и выманиванию врага. Вспоминал и анализировал наиболее удачные выходы на охоту со своим учителем — Василием Ивановичем Голосовым. Как он ему благодарен за науку…