Семён Борзунов - Маршал Конев

Весна в Европе в полном разгаре. Всё радует глаз, придаёт бодрости, силы, уверенности нашим наступающим войскам. А их здесь — великая, несметная сила. Куда ни глянь — танкисты, артиллеристы, миномётчики, понтонёры, мостовики, конники и чаще всего — великая труженица матушка-пехота. И на всём пути — вдохновляющие плакаты-призывы: «До Берлина 50 км. Быстрее вперёд!», «До логова врага — 30 км. Нажми, товарищ!», «До Берлина — 10! Вперёд, друзья! Победа близка!». Кто-то мелом дописал: «Ничего, дойдём!! Теперь близко — нажмём!!!»

На контрольно-пропускных пунктах и дорожных перекрёстках, где бойко распоряжаются регулировщики, установлены щиты с указанием городов и населённых пунктов, прибиты фанерные листы с крупными радостными надписями: «Товарищи! Оборона Берлина прорвана!», «Ещё один рывок, ещё одно усилие — и победа будет завоёвана!», «Долгожданный день нашей победы настал! Мы у стен фашистского логова — Берлина!». Подобные надписи имеются и на многих автомашинах и орудиях, которые спешат-торопятся к Берлину.

Тут же рядом, навстречу нашим войскам, по краям шоссе и обочинам бредут беженцы: на фаэтонах, тачках, велосипедах, в старинных каретах, с детскими колясками и просто нагружённые домашним скарбом пешеходы, сгорбившись и низко опустив головы. Строем и вразброд бредут пленные, проклиная бесноватого фюрера. Тащатся, с трудом передвигая ноги, недавние узники концентрационных лагерей, бывшие солдаты разных европейских стран и армий. А вдали от автострады — груды разбитой и сожжённой вражеской техники, в своё время собранной из разных стран мира. То и дело мелькают оборонительные железобетонные сооружения и глубокие противотанковые рвы. Все поля изрезаны окопами, опутаны колючей проволокой и густой сетью ходов сообщения. Но вся эта грозная, способная вызвать страх своей неприступностью оборона затрещала по всем швам и рухнула под ударами советских войск.

…Наконец-то Барсунов, усталый и голодный, догнал устремившуюся к Берлину 53-ю гвардейскую танковую бригаду и упросил её командира, своего давнего, ещё с днепровских дней сорок третьего года, знакомого полковника Василия Сергеевича Архипова взять его на своё попечение.

— Более уютного места, чем «поселиться» вместе с десантниками на броне, я предложить тебе, к великому сожалению, не смогу, — слегка улыбаясь, ответил Архипов Барсунову и уже более серьёзно добавил: — Зато будешь видеть своими глазами всё, что происходит кругом. Да и поговорить будет с кем не только на марше, но и в бою…

— Спасибо, Василий Сергеевич, — откровенно ответил Иван, с глубоким уважением взглянул на две золотые звезды, приколотые к запылённой гимнастёрке отважного комбрига. — Одно только уточнение: хотелось бы взобраться именно на броню вашего танка, чтобы иметь возможность консультироваться с вами и с вашей помощью по рации передавать хотя бы короткие сообщения в редакцию. Обстановка ведь меняется так быстро, что надо поспевать.

— Я бы не советовал, — откровенно сказал Архипов. — На моём танке бывает очень тряско, да и немцы за ним гоняются больше: им тоже, как и нам, очень хочется заполучить именно командирский, а не обычный танк… Как вы, журналисты, говорите, поймать «важного гуся».

— Я вас понял. И всё же прошу разрешить мне поселиться на вашей машине, — ещё раз попросил Барсунов.

Так уже в первый день у него появилась возможность слышать переговоры комбрига, мчавшегося с открытым люком, с командармом Рыбалко и подчинёнными ему командирами батальонов и рот. А на второй день и вовсе повезло: корреспондент стал свидетелем того, как маршал Конев по рации разговаривал с Архиповым и просил его (хотя мог бы и приказывать) как можно быстрее пробиться к Цоссену и захватить в плен важного представителя немецких генштабистов, укрывшихся в подземном бункере этого небольшого, мало кому известного города под Берлином.

Василию Сергеевичу и самому хотелось как можно скорее ворваться в этот таинственный, манящий своими секретами мозговой центр гитлеровского вермахта. Но что поделаешь, когда в его танки стреляют чуть ли не из каждого каменного строения и каждого привлекающего своей весенней красотой куста сирени, жасмина или акации. Приходилось той дело маневрировать, прятаться в укрытых местах, ждать, пока автоматчики, находящиеся на танках, спешатся и уничтожат опасную огневую точку.

…В эти решающие дни боев за Берлин немецкие солдаты, особенно офицеры из охранной зоны фюрера, сопротивлялись особенно яростно.

Вот почему восемнадцатикилометровое расстояние от города Барута, где состоялся разговор Архипова с маршалом Коневым, до Цоссена танковая бригада преодолевала почти полтора суток. А когда танкисты вплотную подошли к городу, то увидели, что он обнесён высоким бетонным забором, колючей проволокой и глубокими рвами. Кругом доты и вышки, поверх которых виднелись бронеколпаки с амбразурами для ведения огня. Из высоких железных ворот то и дело выходили грузовые и легковые автомашины…

Ворвавшись ночью через южные ворота внутрь Цоссена, танкисты увидели, что в нём полным-полно народу. Гитлеровская охрана не успела даже повредить электросеть, и кругом было светло. Почти у каждого здания стояли нагруженные военными архивами машины, а рядом на асфальте — трупы людей. Это, как выяснилось, эсэсовские офицеры «заметали следы» своих деяний, то есть ликвидировали свидетелей. Перепуганные пленные офицеры подтверждали, что здесь в глубоком подземелье находилась ставка генерального штаба, которая разрабатывала ещё план «Барбаросса». Высокие генеральские чины успели удрать в направлении Потсдама, а им, эсэсовцам, приказали расстрелять всех, вплоть до шифровальщиков и технического персонала, не успевших эвакуироваться.

Захваченные пленные, в том числе ответственный работник военно-исторического управления генштаба (Барсуков не успел записать его фамилию), были отправлены в штаб фронта, как этого требовал Конев.

Пока танкисты пополняли боеприпасы, заправляли машины горючим, исправляли повреждения и приводили себя в порядок, комбриг Архипов вместе с заместителем по технической части и командиром батальона осматривали три немецких танка, стоящих у одного из зданий. Они, видимо, только поступили с завода и готовились отправиться на фронт: внутри всё было готово к бою, даже полный боекомплект снарядов, с которых снята заводская смазка. Бросались в глаза огромные размеры машин: даже «королевские тигры» рядом с ними казались танкетками. Потом выяснилось, что этот танк, именуемый «мышонком», демонстрировали Гитлеру как устрашающую новинку. Об этом же трубила геббельсовская пропаганда как о новом секретном оружии огромной силы. Своим внешним видом танк действительно наводил ужас, да и вооружён он был стопятидесятипятимиллиметровой пушкой. Но комбриг сразу же обратил внимание на конструкторские недостатки: низкие ходовые качества, длинную, угловатую и плоскую, как блин, башню, в которой не было установлено ни одного пулемёта. «Значит, данный танк малоподвижен и предназначен для обороны важных объектов в самом Берлине», — решил полковник Архипов.