Федор Кедров - Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

В 1955 году на одном из биохимических конгрессов я поставил такой вопрос: не согласится ли общество ученых–биохимиков созвать специальную конференцию по проблеме происхождения жизни. Президентом общества в то время был ученый из Бельгии — Флоркси. Он поддержал мое предложение. Многие ученые с мировым именем согласились принять участие в этой конференции, которая должна была состояться в Москве. Собрались геологи, астрофизики, планетологи, биохимики… Успеху нашего форума способствовало то, что его участники придерживались одной точки зрения: жизнь возникла в результате эволюции органических веществ.

В различных лабораториях мира начали проводиться эксперименты, подтвердившие возможность синтеза из простейших соединений под действием различных источников энергии всех необходимых для возникновения жизни биологически важных соединений. Космо химические исследования продемонстрировали широкую распространенность органических, в том числе и биологически важных, соединений в космическом пространстве и на различных космических телах. Таким образом, в настоящее время теория происхождения жизни является не только фундаментом для создания теоретической биологии, для раскрытия сущности жизни и исследований по эволюционной биохимии, но и теоретической основой космохимических исследований и поисков жизни на различных телах Вселенной. Она является фундаментом и для познания сущности жизни. «Главный практический мотив для изучения возникновения жизни состоит в том, что без этого мы не сможем понять современную жизнь и, следовательно, не сможем управлять ею», — справедливо отмечал Д. Бернал. Бесспорно и ее философское и методологическое значение, поскольку без понимания возникновения жизни не может быть создана стройная диалектико–материалистическая картина эволюции форм движения материи. Существенное значение имеет она и для геологии при поиске месторождений нефти.

Конференции по происхождению жизни созывались в США, Франции, Испании. Во французском городе Понт–а–Муссон было создано особое Международное общество по изучению проблемы происхождения жизни, председателем которого я был в течение двух сроков. Последнее собрание общества состоялось в Японии. И я в четвертый раз оказался в этой стране.

В Японии проблеме происхождения жизни уделяется очень большое внимание, ею интересуются в самых широких кругах. Она занимает не только ученых, которые создали свое национальное общество и издают специальный журнал. Большой интерес проявляют и простые японцы. Периодически устраиваются публичные собрания, посвященные данной теме. На двух из них, в Киото и Токио, довелось выступить и мне.

Вспоминается один случай. Ехали мы в такси, шел деловой разговор с моими спутниками. Вдруг машина останавливается, шофер проворно выскакивает, распахивает нашу дверцу… Мы все замерли в недоумении и даже некотором опасении: что же будет дальше? Но тут молодой японец открыто улыбается и спрашивает, глядя на меня: «Вы Опарин?» Его вопрос я понял без переводчика, как и он мой ответ. Остальное из его слов я уже понять не мог, хотя по тону и взгляду было ясно, что он очень рад нашей встрече. Через несколько минут мы вновь двинулись в путь с добрым ощущением взаимной симпатии и интереса.

Наша конференция проходила в самый разгар весны. Цветение вишен, которыми славятся японские сады, создавало светлую и праздничную атмосферу.

Закончились доклады, обсуждения, встречи… Ученые вернулись к своей исследовательской работе, чтобы найти самой древней и важнейшей проблеме жизни более точное и глубокое объяснение.

Пытлив ум человека, настойчив в своих усилиях познать мир… И противоестественно, чтобы знания оборачивались против жизни. Ведь жизнь — самое прекрасное, что есть на Земле. Способность воспринимать эту истину, воспринимать и действовать, руководствуясь ею, должна развиваться и воспитываться в каждом человеке, и притом в любом возрасте. Не надо забывать, что любые способности человека, а тем более такая всеобъемлющая, как жить, должны быть в постоянном «тренаже». Человек–это первое живое существо, способное управлять своей жизнью. Разум — высшая ступень развития материи. И стоять на этой ступени надо твердо и гордо.

Осенью 1933 г. я была приглашена работать в нервную клинику Всесоюзного института экспериментальной медицины, где И. П. Павлов вместе с группой сотрудников занимался изучением патологии высшей нервной деятельности человека. На одной из клинических «сред» (в сентябре 1933 г.) я была представлена Ивану Петровичу как новый сотрудник. К подбору сотрудников для работы в нервной клинике он относился с особым вниманием и тщательностью: я это почувствовала при первой же нашей встрече и беседе. Мне было известно, что Ивану Петровичу 84 года, но его юношеская живость, жизнерадостность и приветливое обращение поразили меня. В разговоре с сотрудниками он настойчиво призывал всех работать дружно, сообща, с сознанием чувства ответственности.

Академик И. П. Павлов

Твердый порядок проведения клинических «сред», введенный И. П. Павловым, при котором соблюдался точный регламент времени, где каждому было отведено и свое определенное место в комнате, убедили меня в том, что Иван Петрович очень ценит свое время и время своих сотрудников.

Годы, которые мне довелось работать в клинике с И. П. Павловым, оставили в моей памяти неизгладимое впечатление от этого замечательного человека, обладавшего исключительной памятью, и такого внимательного к своим сотрудникам и больным клиники. Правда, иногда он сам говорил, что в последние годы отмечает у себя признаки старения, ослабления памяти и внимания.

Меня удивляла огромная подвижность ума И. П. Павлова, его способность быстро переключаться при исследовании от одного вопроса к другому. Он мог остановиться на фразе, прервать ход своей мысли и совсем прекратить свою речь, если наступило время закрыть заседание. Но эта же мысль Ивана Петровича развивалась им в начале следующего заседания через неделю, как будто бы она и не прерывалась.

Мне хотелось бы здесь подчеркнуть большую требовательность И. П. Павлова к своим сотрудникам и стро 1жайшую дисциплину, которую он прививал всем нам.

Я заметила, что его очень раздражали многословные, не конкретные выступления некоторых врачей, предположения, не подкрепленные наблюдениями и фактами; тогда он сердился, обрывал говорившего, бывал иногда невежлив. Павлов полагал, что такие слова, как «я думаю, я предполагаю», показывают лишь склонность человека рассуждать вообще, отвлекаясь от действительности, и он не любил выслушивать несерьезные речи, а предпочитал узнавать продуманные и аргументированные обобщения сотрудников, которые бы опирались на наблюдения и анализ хода лечения больных. Нас удивляло, что наряду с такой требовательностью и жесткостью во всем, что имело отношение к работе в клинике, у Ивана Петровича всегда проявлялось чуткое и внимательное отношение к сотрудникам. Наша клиника помещалась в доме № 4 на 15‑й линии Васильевского острова, около Невы, а Иван Петрович обычно после занятий в клинике отправлялся к себе домой, на 7‑ю линию. Покидая клинику, Иван Петрович подходил к ожидавшему его автомобилю «Линкольн» и весело кричал нам: «Дамы, дамы, садитесь, пожалуйста!», и усаживал нескольких женщин. «А как же Вы, Иван Петрович?» — спрашивали мы его.