Федор Кедров - Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

В этом небольшом двухэтажном здании возникла и всемирно известная научная физиологическая школа И. П. Павлова, занявшаяся впоследствии изучением законов несравненно более сложной деятельности организма, а именно основных «правил» работы головного мозга, его коры больших полушарий как материальной основы всей психической жизни человека и всего поведения животных.

Здесь мужчины и женщины всех возрастов в белых халатах, в сюртуках, студенческих тужурках и военных кителях изо дня в день, из года в год в течение целого тридцатипятилетия работали вместе с И. П. Павловым, проводили долгие часы в темных камерах «башни молчания», наблюдали за подопытными собаками, чтобы добыть какой–нибудь один, но точный экспериментальный факт. А самый главный труженик и хозяин этого необычного научного комбината, мучаясь и терзаясь сомнениями («на верном ли мы находимся пути?»), заряжал духом бодрости весь коллектив. Он собирал по крупицам и хранил в памяти все достоверные факты и полученные цифры и, подобно художнику, строил из этих разноцветных камешков тончайшую мозаику высшей нервной деятельности, как в свое время М. В. Ломоносов, на которого Павлов походил темпераментом, создавал мозаику «Полтавский бой», украшающую поныне вестибюль старого здания Академии наук.

Неумолчный собачий лай привычно оглушал Ивана Петровича и затихал, когда он переступал порог своей старой, далеко не комфортабельной лаборатории, где находилась его святая святых — операционная для стерильных опытов, по образцу которой функционируют тысячи экспериментальных физиологических лабораторий во всем мире.

Но современному посетителю института не менее дорог и кабинет с окнами, выходящими в парк, комната, на дверях которой прибита скромная дощечка с надписью «Иван Петрович Павлов». Хозяин этой комнаты не любил, чтобы его называли «академиком», а тем более «превосходительством», и сам обращался ко всем по имени–отчеству, независимо от занимаемого положения и социального веса.

Даже и в трудном 1920 году в кабинете Павлова ровно в полдень, по сигналу пушки с Петропавловской крепости, сотрудники лаборатории, сверив часы, собирались вместе для полуденного чая с бутербродами, причем первая половина этого слова носила чисто формальный характер — не было жиров. Впрочем, не было достаточно и хлеба. Павлов недоедал и сильно похудел, как и все петроградцы, но регулярно посещал свою лабораторию. Однако когда международный Красный Крест предложил ему ходатайствовать перед Москвой о переезде его в Западную Европу на полное иждивение рокфеллеровского и других фондов, глава русской физиологической школы с возмущением заявил, что он отказывается от таких «услуг» и навсегда остается в голодном, но милом его сердцу Петрограде, куда собирались теперь его ученики, работавшие на фронтах гражданской войны.

Чай к нашему лабораторному завтраку ввиду отсутствия стаканов подавался в тонкостенных химических мензурках, а заваривали его в колбе. Но какие это были замечательные чаепития! В 1919 году Иван Петрович являлся к столу прямо с институтского огорода, где умело и по–хозяйски выращивали овощи так же, как до войны он выращивал любимые тюльпаны и левкои на даче в Силламягах, на берегу Финского залива. Было странно слышать из его уст, что занятия физическим трудом для него приятнее, чем умственным, хотя он и пояснял, что такие его симпатии к земле объясняются тем, что его дед был деревенским пономарем — следовательно, и крестьянином, землепашцем…

Каковы были политические убеждения И. П. Павлова в дореволюционную эпоху? Будучи последователем освободительных идей Чернышевского, Добролюбова, Писарева и других, И. П. Павлов не мог равнодушно относиться к отрицательным сторонам промышленного и финансового капитализма, возникшего и достигшего своего расцвета на его, Павлова, памяти. Более того, И. П. Павлов весьма критически, чтобы не сказать резче, относился и к либералам–кадетам, которых он именовал «болтунами», чуждыми интересам русского народа. Вместе с тем И. П. Павлов любил и уважал русскую студенческую молодежь и всегда стоял за нее горой в случаях, когда возникали революционные стычки между студентами и администрацией. Так было в январе 1905 года, так было и на наших глазах в марте 1913 года, в дни знаменитого студенческого «восстания» военных медиков, когда И. П. Павлов в числе пяти профессоров Академии из тридцати шести встал на сторону студентов, исключенных министром Сухомлиновым.

В те незабываемые годы направление научной деятельности И. П. Павлова все более склонялось в сторону эволюционного учения Ч. Дарвина. В дореволюционный период взгляды И. М. Сеченова, К. А. Тимирязева и других эволюционистов вызывали страх в реакционных кругах, в том числе среди столичной профессуры, которая далеко еще не порвала с религиозными предрассудками.

Вряд ли сам великий ученый подозревал в те дни, что его учение о высшей нервной деятельности может сыграть какую–то роль в революционной борьбе трудящихся против эксплуататоров. Но дальнейший ход событий показал, что павловская научная теория вошла как один

Сегодня на письменном столе кабинета — этого капитанского мостика, с которого Павлов управлял развитием отечественной и мировой физиологии, — стоит блок–календарь с датой последнего посещения им своей старой любимой лаборатории—10 февраля 1936 года.

Но мы хотим проследить, как протекал день 2 октября 1935‑го. Ведь это была среда. Поэтому Павлов вместо Института экспериментальной медицины отправляется в Физиологический институт Академии наук СССР, помещающийся в обширном и прекрасном здании на набережной Малой Невки. Это своеобразный дворец науки, о каком в досоветское время ни Павлов, ни его сотрудники не могли и мечтать.

Здесь работают несколько десятков штатных сотрудников, в то время как до революции их было всего два, не считая самого Павлова. А ведь вместе с лабораторией Института экспериментальной медицины и вновь основанной лабораторией экспериментальной генетики высшей нервной деятельности в Колтушах число сотрудников доходит до ста. И всем им Павлов в свои восемьдесят шесть лет уделяет частицу своего внимания, освещает их труд ярким прожектором своего гения и, как цементом, склеивает отдельные глыбы и кирпичи, изготовляемые в стенах растущей научной школы.

Но что такое научная школа? Это не лекционная аудитория в вузе, ибо многие из заведующих кафедрами, зная своей предмет и преподавая его, не создают коллектива людей, беззаветно преданных идее исследования.

Научная школа — это не проектное бюро, где достаточно лишь рационально распределить детали, чтобы затем собрать их вместе и начать строительство здания или серии машин. Это и не фабрика кандидатских и докторских диссертаций. Больше всего научная школа Павлова была похожа на мастерскую художника, такого, как Леонардо да Винчи или Рембрандт, где авторитет учителя стоял недосягаемо высоко, но где он вместе с тем держал себя как «первый среди равных», работал сам, своими руками, и отдавал свой труд на суд других.