Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Да, вы, наверное, правы. К великому сожалению, мы не имеем средств, которыми можно излечить чахотку. Но кое-что могу дать.

Гарнизонный врач вынес Али три пакетика.

— Вот это для общего успокоения, это от кашля, а это для усиления аппетита.

Гаджи-Али, поблагодарив лекаря, поспешил домой.

В эту пятницу к Шамилю не шел сон и не находил имам в молитвах утешения. Беды и неудачи преследовали его одна за другой. Войска на всех фронтах терпели поражение. Недавно похоронил мать. Вслед за ней умерла любимая тетушка Меседу. Теперь он боялся за сына. Несмотря на холодное время года, он решил увезти Джамалуддина из Дарго-Ведено подальше в горы не столько из-за болезни, сколько из-за боязни, что тот вновь может оказаться в руках врагов, которые подступали к его столице. Но как сказать Джамалуддину, чем объяснить необходимость отъезда из дома родного отца в чужой дом. Шамиль не терпел лжи, потому и решил быть откровенным с сыном. Войдя к Джамалуддину, он сел у постели и долго молчал, перебирая четки. Джамалуддин лежал неподвижно. Грустный взгляд запавших глаз был устремлен на лампу. Возле постели были разбросаны старые русские газеты и петербургские журналы, которые обычно привозил из Хасав-Юрта купец Муса. Джамалуддин читал их повторно с большим удовольствием, чем Коран, а в последнее время отказался от всего, даже не стал изучать арабский язык.

После продолжительного молчания Шамиль сказал:

— Сын мой, до выпадения снегов тебе надо подняться выше в горы, где меньше туманов и больше солнечных дней.

В пасмурные, туманные дни больной чувствовал себя хуже. Джамалуддин, повернув голову к отцу, с тревогой в голосе спросил:

— К кому, куда я поеду на зиму глядя?

— Поедешь в Карату, к Гази-Магомеду.

— Нет, не поеду я к нему, лучше останусь здесь.

Шамиль знал, что взаимоотношения старших сыновей натянуты.

Джамалуддин считал Гази-Магомеда фанатиком, грубым невеждой, слепо исполняющим волю отца. Гази-Магомед с большим усилием скрывал неприязнь к старшему брату, который, живя в России, навсегда потерял не только облик, но и душу горца-мусульманина.

— Здесь оставаться нельзя, вслед за тобой придется отправить всех остальных из дому. Аллах отвернулся от меня, не знаю, это испытание всевышнего или начало конца…

Шамиль сидел согбенный, погруженный в печаль. Длинные тонкие пальцы его медленно перебирали янтарь. Джамалуддину стало жаль этого могучего человека, верящего в судьбу и провидение, непоколебимого в своих убеждениях, удивительно простого и величественного. Сын поражался скромности и невзыскательности отца, который довольствовался простой бедняцкой пищей и одеждой. Ломоть пресной лепешки, кусочек овечьей брынзы, мисочка калмыцкого чая — повседневный завтрак его. В обед он ограничивался чашкой супа из общего котла или миской галушек с отварным мясом.

Джамалуддин проникся к нему глубоким уважением и искренней сыновней любовью, но между ними преградой стояла Россия. Для Джамалуддина она была второй родиной, для Шамиля — обителью несправедливого, жестокого гяура-захватчика. Сын лелеял мечту о примирении отца с государем, отец — об избавлении от посягательства иноверного пачи на его страну.

— Отец, мне известно все, что творится здесь. Твои наибы больше думают о своем спасении, чем о тебе. Я знаю, что изменили и перешли на сторону русских наиб Большой Чечни Талгик, Малой Чечни Дуба, мичиковский Эски, взят в плен Гебек салатавский. Генерал Вильяминов — выходец из солдат, способный полководец, человек смелый и решительный. Барятинский не зря назначил его командующим сил, поставленных лицом к Чечне. До сегодняшнего дня его части не потерпели ни одного поражения. Он придет сюда и возьмет эту жалкую столицу твоего имамата. Умоляю тебя, пока не поздно, примирись с русскими.

Шамиль встал, глянул в глаза сыну, медленно, не поворачиваясь пошел к двери, как человек, которому прочли неожиданно смертный приговор. И только перешагнув через порог, он сказал:

— Завтра утром выедешь. Магомед-Шафи и Хаджияв довезут тебя до места.

Гаджи-Али вручил Джамалуддину пакетики с лекарством. Утром Салих помог сесть больному на Кегера. Закутанные в бурки и башлыки, три всадника выехали из дома имама. Шамиль стоял у окна. Он не отрывал пристального взгляда от старшего сына, пока кони не скрылись в лесистой балке, через которую шел путь к горам Дагестана.

Несмотря на первые легкие пляски декабрьских метелей, закаленный в походах, привычный к северным холодам генерал Евдокимов двинул главные силы к ущелью реки Бассы, по которому шла прямая дорога в Ичкерию и к столице имамата Дарго-Ведено. Имам мобилизовал все силы для укрепления своей столицы и сконцентрировал здесь большинство регулярных войск, собранных в Чечне и Дагестане. Часть сил во главе с ичкеринским наибом Умалатом имам бросил к бассовскому ущелью, а сына Гази-Магомеда — к аулам Тавозень и Алисанджи. Шамиль надеялся, что с наступлением холодов царские войска, как обычно, отойдут на зимние квартиры. Но, к великому удивлению всех горцев, впервые за многолетнюю историю Кавказской войны русские продолжали наступление в условиях зимы. Ичкеринский Умалат не выдержал. Он явился с повинной к главнокомандующему. Пали духом и аскеры Гази-Магомеда. Каратинский наиб, бросив свои позиции, пошел на соединение с отцом в Дарго-Ведено.

Евдокимов раскинул зимний лагерь в двух верстах к северу от Ведено. Шамиль, эвакуировав семью в Килятль и несмотря на сильную стужу, расселил веденцев в мелких горных аулах. Имам стал готовиться к обороне. Когда все работы в Ведено были окончены, он, оставив трехтысячное войско во главе с Веденским Адилем и Гази-Магомедом, ушел в Килятль.

Заняв Салатавию, Барятинский решил соединить Буртунай с крепостью Внезапной и через хубарские высоты с Миатлами. Для этого нужно было воздвигнуть укрепления в Дылыме и у Хубара. Шамиль приказал гумбетовскому наибу Абакар-Дибиру портить дороги и ставить преграды в местечке Мичикал, чтобы закрыть царским войскам доступы из Салатавии в Гумбет.

Прибывший в буртунаевское укрепление барон Врангель двинул свой отряд по руслу Акташа к Мичикальскому ущелью. Это ущелье начинается у подошвы Буцрахского хребта, через который проходит перевал, известный под названием Андийских ворот. По Мичикальскому ущелью вьется дорога из Салатавии в Гумбет, Андию, Аварию. Абакар-Дибир успел построить преграды на этой дороге. Бруствер с банкетом и бойницами тянулся здесь на протяжении двухсот сажен. За рядом завалов в лесных чащобах ущелья укрылись аскеры имама.

Барон Врангель, дав возможность передохнуть бойцам у входа в ущелье, двинул отряд на вражеские позиции во фронт и в обход. Под натиском солдат мюриды Абакар-Дибира вынуждены были подняться на высоту Анчимеэр. На помощь Абакар-Дибиру, по приказу Шамиля, пришел андийский наиб. Превосходящие силы горцев и снегопады вынудили Врангеля вернуться в Салатавию.