Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Может быть, имам нарочно оттягивает время, чтобы скрыться под покровом тьмы, — шептали друг другу солдаты.

Но вот, поднимаясь из руин, показалась темная толпа мужчин. Лишь на некоторых папахах белели чалмы. Это было сборище страшных оборванцев с черными от порохового дыма лицами, заросшими щетиной до глаз. Бешметы и черкески, полы которых были подняты, висели клочьями. Рукава засучены до локтей. Некоторые босы и без головных уборов. Только дорогое оружие и суровые взгляды поблескивали холодным огнем. На фоне заходящего солнца они были похожи на те груды развалин, стены которых цепко держались за фундамент. Лишь один среди них выделялся чистой одеждой, гордой осанкой, твердой поступью и внешним спокойствием. Правая рука его, как всегда, покоилась на рукоятке кинжала. Никто из русских не усомнился, что это имам Шамиль.

— Идет, идет, — шепотом пронеслось по рядам.

Но у самого выхода из аула толпа горцев вместе с имамом вдруг исчезла. Мертвая тишина ожидания воцарилась вокруг. Полковник Лазарев, не выдержав, поднялся вверх по тропе и, подойдя к крайней сакле, сказал по-аварски:

— Мужчины, просим вас не задерживаться.

Юнус, поднявшийся вместе с полковником, юркнул за обломок стены сакли и тут же показался вновь.

— Нет причин для беспокойства, вот они, — сказал Юнус.

Первым появился Шамиль, за ним Салих, который вел оседланную лошадь. Следом шли сорок мюридов имама.

Полковник Лазарев, хорошо знавший историю Кавказа, невольно вспомнил кладбище кырклар — сорока воинов, арабов, которые пали под стенами Дербента во главе с полководцем, насаждавшим ислам в Дагестане.

Вдруг опять, словно по команде, грянуло радостное «ура». Шамиль остановился. Салих с трудом удержал рванувшегося в сторону коня. Муртазагет Магомед гоцатлинский, приблизясь к имаму, шепнул:

— Не вздумай повернуть обратно, спасения там не будет. Лучше я убью стоящего впереди гяура, — гоцатлинец кивнул на Лазарева, — и тогда начнем последний газават.

Полковник, заметив смущение на лице Шамиля и гнев в глазах муртазагетов, сказал, обратившись к имаму:

— Видишь, с какой радостью приветствуют тебя русские солдаты…

Салих подвел к имаму коня. Шамиль, несмотря на свои шестьдесят лет, с ловкостью молодого джигита сел на него и стал спускаться по тропе.

Русские полки были выстроены в две колонны. Соратники окружили имама плотным кольцом. Наверху, у развалин Гуниба, стояла небольшая толпа уцелевших жителей и приближенных имама. Слышался плач женщин. На душе у Шамиля было тяжело. Путь от Верхнего Гуниба до осколка скалы в березовой роще, на котором сидел главнокомандующий фельдмаршал Барятинский, расстояние в полверсты было самым трудным в его жизни. На плато Нижнего Гуниба полки стояли в один ряд. На небольшом расстоянии от березовой рощи полковник Лазарев предложил Шамилю спешиться. Имам сошел с коня.

— Сдайте, пожалуйста, оружие, — сказал Лазарев.

— У нас лишают права ношения оружия только по суду… Я прошу пока все оставить при мне, — ответил Шамиль.

— Оно вам больше не пригодится, — заметил полковник.

— А может и понадобится в том случае, если кто-нибудь посмеет оскорбить или унизить меня, — сказал Шамиль.

— Что вы тогда сделаете? — улыбаясь спросил Лазарев.

— Воткну кинжал в собственное сердце, — ответил Шамиль.

Лазарев промолчал.

— И еще одна просьба к вам — уберите этих лицемеров, я не хочу видеть их. — Шамиль указал на Даниель-бека, Кебеда-Магому и других изменников, которые стояли среди всадников дагестанского конного полка.

Просьба Шамиля была удовлетворена, всадников конного полка прикрыли колонной пехоты.

На расстоянии тридцати шагов от главнокомандующего приближенных Шамиля задержали. Но Юнус решительным рывком, оттолкнув конвоира, пошел за имамом. Никто не осмелился удержать бритоголового, босоногого телохранителя, решительный вид которого предупреждал: «Поберегись!»

Фельдмаршал Барятинский сидел на камне, в окружении блестящей свиты, состоящей из генералов и полковников. На расстоянии нескольких метров от него Шамиль остановился. Он молча отстегнул от пояса шашку и, протягивая ее главнокомандующему, сказал с достоинством:

— Возьмите. Двадцать пять лет тому назад, избрав имамом, меня опоясали ею, благословляя на газават. Пленнику гяуров не удержать меча ислама отныне.

Барятинский встал, протянул руку. Грянули звуки оркестра, исполнявшего императорский марш «Двуглавый орел». Барятинский сказал:

— Почтенный имам, вы не приняли условий, ранее предложенных, не изволили добровольно явиться ко мне в лагерь, потому я вынужден был явиться за вами сам.

— Поистине, не так-то легко после тридцатилетней войны явиться с повинной к противнику. Если мне будет дарована жизнь, я навсегда покину этот край, поселюсь в Аравии и предамся молитвам, — сказал Шамиль.

— Ваша участь теперь зависит от царя. Будем надеяться на его великодушие, — ответил Барятинский.

В тот же день в Петербург на имя государя императора была отправлена депеша: «Гуниб взят, Шамиль пленен». На донесении Барятинского было так же кратко начертано: «Слава тебе, господи, и честь и слава тебе и всем нашим кавказским молодцам. Божией милостью Мы, Александр II, Император и самодержец Всероссийский, царь польский, великий князь финляндский».

Шамиль с четырьмя десятками верных сподвижников под конвоем был доставлен в лагерь царских войск. Имаму была отведена отдельная палатка с походной койкой, раскладным столом и стулом. В палатке зажгли сальную свечу. Принесли ужин. Шамиль не стал есть. Он только пил простую студеную воду, пил много и молился.

Когда совсем стемнело, к нему явился полковник Лазарев со штабным писарем. Шамиль сидел на полу, расстелив бурку. Лазарев сказал:

— Надо написать письмо тем, кто остался на Гунибе, чтобы они утром пришли к нам.

— Дайте карандаш и бумагу, я напишу, — согласился имам.

Писарь положил на стол бумагу, чернила, перо. Шамиль сказал:

— Подайте мне, мы не привыкли делать что-либо сидя за столом.

Положив блокнот на колено, имам написал по-аварски: «Мир вам, любимые сыновья, жены, дочери, родственники и все остальные люди, преданные мне! Когда я ехал к стану врагов, думал, что меня здесь ждет казнь. Ни страх, ни робость не вселились в мою душу, ибо на этом не кончается наш путь… Я только попросил напиться и помолиться в последний раз. Но к великому удивлению, благодаря милости аллаха, меня приняли достойно, ни в чем не унизили, а, наоборот, оказали почести. Поистине эти русские далеки от зла в условиях мира, как и мы. Не бойтесь их, доверьтесь вполне, ибо они тоже есть люди, созданные единым творцом. Завтра же поутру постарайтесь явиться сюда с теми, кто желает до конца быть со мной. Да хранит вас аллах!