Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Еще днем 24 августа, когда начались осадные работы, генерал Кесслер, объезжая войска, отдавал последние распоряжения:

— За ночь забраться на скалистые обрывы и занять сначала восточный, затем остальные фасы.

С наступлением темноты вызвали охотников у всех трех фасов, которые, карабкаясь по уступам, стали искать удобные места подступов. В 12 часов ночи одному из дивизионов апшеронцев и стрелковой роте гренадерского полка было приказано подняться на первую террасу восточного фаса. Другим отрядам остаться на местах.

Стража, охранявшая восточный фас, услышав внизу шорохи, припала ухом к скале, затаив дыхание. Казалось, в самой преисподней что-то скребли, вколачивали, раздирали, но все это доносилось глухо, едва слышно. Громко стучали сердца караульных, взоры пугливо блуждали по краю темного обрыва, руки судорожно сжимали рукоятки оружия. Вдруг в глухую полночь громовым разрядом ворвалось страшное «ура-а-а!». Дрогнула стража, вскочила на ноги. Тишина воцарилась вновь. Отдаленные отзвуки крика замерли где-то на севере. «Шутят русские солдаты», — подумали стражники. Но те не шутили. На северном фасе действительно был начат штурм. Мюриды сбросили на штурмующих град камней. Сильный грохот падения потряс сонные горы и долины. Воспользовавшись шумом, апшеронцы полезли на свой фас. Преодолевая неимоверные трудности, карабкались они, цепляясь и с трудом удерживаясь на гранитных уступах. Вдруг один из охотников почувствовал прикосновение к голове чего-то мягкого, которое затем замаячило перед глазами. «Канат», — удивился смельчак. Действительно, перед ним болтался канат. Он попробовал ухватиться за него одной рукой, канат натянулся. «Что бы это значило? С этой стороны еще никто не стал ногой на первую террасу. Кто бросил канат, свой или враг? Можно довериться или нет?» Эти мысли с быстротой молнии мелькали в сознании отважного солдата. «Э! Да где не пропадала русская душа… Храни господь!» Солдат обеими руками ухватился за веревку и, упираясь ботинками с железными шипами на подошве в торчащие уступы, стал подниматься рывками вверх, помогая подтягивающему. «Ух!» — произнес солдат, становясь на первую террасу и разглядывая в темноте неожиданного союзника. Перед ним стоял молодой человек в горской одежде, зубы его были оскалены. Подняв указательный палец, горец приложил его к губам. Солдат понял — надо вести себя потише. Горец лег на землю, показывая солдату место рядом. Солдат опустился. Быстро скользящий канат спустился вниз. У солдата при себе была веревочная лестница, и он сбросил ее. Веревку натянули ухватившие внизу.

Из-за обрыва показалась одна голова, затем другая. Новые смельчаки с удивлением смотрели на молодого горца, но никто ни о чем не спрашивал, все было ясно. Теперь три веревочные лестницы и один канат поползли вниз. Дело пошло быстрее. Скоро на первой террасе стало тесно от людей. Тишина. Шум, грохот и крики где-то севернее и западнее. Смельчаки на восточном фасе стали взбираться на вторую террасу, подсаживая, подтягивая и становясь на плечи друг другу. Молодой горец, получив нужный куш, исчез в темноте.

Чуть прорезалась полоска рассвета. Снизу стал подниматься легкий туман. Это было на руку штурмовикам. Многие были уже на второй террасе. Стало светлей. Вдруг мюриды, стоявшие на карауле — на гребне третьей террасы, — заметили охотников и открыли по ним огонь. Перед смельчаками, поднявшимися на вторую террасу, оказалась высокая отвесная стена. Без лестницы нельзя было подняться ни справа, ни слева. Стрелки ответным огнем спугнули с гребня караульных. Охотники стали строить живую лестницу. Самый крепкий широкоплечий солдат стал основанием для второго, второй — для третьего. Двум удалось взобраться на третью террасу. Они сбросили веревочные лестницы, и вновь поползли скалолазы на последнюю ступень.

Заметив группу солдат, неожиданно поднявшихся на фасе, караульные мюриды быстро исчезли. Таким образом, весь дивизион и стрелки проникли в тыл главных сил имама. Но перед штурмовиками на восточном скате горы поднимались еще искусственные сооружения, за которыми укрепились аскеры Шамиля.

Поднялось солнце. То было утро 25 августа — день рождения императора Александра II. По этому случаю должен был состояться парад, молебен за здравие царя и праздничный обед. Фельдмаршал князь Барятинский и барон Врангель, поздравив друг друга с праздником, поднялись на кегерские высоты с биноклями в руках. Восходящее светило косыми лучами касалось части восточного фаса. Врангель был приятно удивлен и обрадован, увидев на верхней террасе красные башлыки своих всадников.

— Орлы! Ни один не уступит лучшему джигиту имама! — воскликнул он восторженно, указывая Барятинскому на первых смельчаков.

— Да, восхитительно! — произнес довольный главнокомандующий.

В это время были двинуты на Гуниб войска со стороны северного фаса. Кавалеристы, опередив пехоту, спешились и быстро стали карабкаться вверх, правее того места, где поднялись первые штурмовики — апшеронцы. Мюриды, охранявшие северный фас, побежали в сторону Верхнего Гуниба. Часть горцев, около ста человек, отрезанные первыми смельчаками от дороги, ведущей к селению, отошли влево — к лесистому холму, который поднимался за речкой. Прямо на них двинулся вооруженный отряд охотников. Один из отступников — аварец, который был среди охотников, крикнул мюридам:

— Эй, люди, сдавайтесь подобру, пока не поздно, видите, со всех сторон подходят наши!..

Мюриды молчали. Они стояли словно загнанные хищники, в любую минуту готовые к последнему смертельному прыжку с оголенными шашками.

Взгляды их были полны решимости и ненависти к врагу.

Старый урядник — аварец Даудил-Магома — предупредил своих смельчаков:

— Не трогайте лучше, их взоры отражают безумное отчаяние. Они скорее пожертвуют свои души, нежели сдадутся.

Кавалеристы вняли совету урядника, стали отходить в сторону, но в это время со стороны северного фаса вдруг появились ширванцы. Апшеронцы присоединились к ним и вместе двинулись на засевшую в кустах сотню мюридов. Начали с короткой перестрелки, затем кавалеристы, оголив клинки, бросились к кустам. Мюриды с шашками и кинжалами в руках ринулись на них. Завязалась жестокая схватка на берегу Гунибки. С севера, сверкая начищенными штыками, продолжали подходить ширванские стрелки. Со стороны Верхнего Гуниба началась стрельба. С грохотом покатился трескучий вал камней. Часть войск кинулась на штурм селения. Другие продолжали сражение с оставшейся внизу сотней мюридов. Поспешивший на помощь сотне небольшой отряд во главе с имамом вынужден был вновь отступить с большими потерями от огня новых нарезных винтовок, которыми были оснащены русские стрелки. Окруженная со всех сторон, сотня мюридов билась с отчаянием, до последнего вздоха. Маленькая речушка была запружена трупами. Ее воды сделались кроваво-красными, словно отражали зарево восходящего солнца. Ни один из воинов Шамиля не сдался живым, но и не устоял против превосходящих сил.