Константин Симонов - Симонов и война

К. М.А когда вы этот приказ получили?

М. Ф.Пятого числа. С пятого на шестое.

К. М.На отход?

М. Ф.На отход, занять новый рубеж. Но когда я уже подходил к Днепру, противник уже прорвал фронт Резервного фронта по Днепру. Значит, здесь уже оставаться было нельзя, противник уже находился восточнее, подходил к реке Вязьме. Поэтому я дал указание здесь не останавливаться и переходить дальше. И когда передовые части прошли, для меня становится ясным, что кольцо уже сомкнулось. Шестого числа я думал, что еще не совсем сомкнулось, а седьмого утром я уже окончательно убедился, что кольцо сомкнулось.

К. М.Как практически вы в этом убедились?

М. Ф.Разведка. Во всех местах тыкается разведка, нигде не может пройти.

В это время опять получен приказ отходить на гжатский укрепленный район, прорываться в направлении Гжатска. Командующему фронтом тоже было ясно, что противник окружил 19-ю, части 16-й армии, без управления, 20-ю армию; попала в окружение 32-я армия, которая была по Днепру и которая подчиняется, вливается в состав 19-й армии, и 24-я армия.

К. М.24-я была левофланговой?

М. Ф.Левофланговой Резервного фронта.

К. М.32-я правее была?

М. Ф.Нет…

К. М.Какая армия Резервного фронта еще была?

М. Ф.43-я.

К. М.43-я правее была 24-й или еще левее?

М. Ф.Левей.

И когда для командующего фронтом стало ясно, что эти армии попали в окружение, он отдает приказ, вернее, возлагает на меня руководство всей окруженной группировкой. 32-я армия, генерал Вишневский со своим штабом был все время у меня на командном пункте. С Ершаковым я держал связь только по радио.

К. М.А уже Конев имел право распоряжаться армиями Резервного фронта?

М. Ф.Видимо, уже имел к этому времени, потому что иначе он не мог подчинить мне 32-ю армию.

К. М.И 24-ю тоже.

М. Ф.И 24-ю.

К. М.И с ней вы связи не имели?

М. Ф.Не имел. Она откатилась, и, как после я узнал, командующий Ракутин был убит. Она быстро откатилась.

К. М.Я не мог никак выяснить подробности, так и не нашел концов, где убит Ракутин, как убит, ничего не знаю.

М. Ф.И никто не знает.

К. М.Все вышли. Член Военного совета вышел, начальник политотдела вышел, начальник штаба вышел…

М. Ф.Начальник особого отдела попал в плен. А из плена он бежал потом.

К. М.А он жив?

М. Ф.Не знаю. Мы с ним вместе попали в плен, с начальником особого отдела 24-й армии.

Связь была только с Ершаковым… У меня не было никакого маневра. Поэтому я не ставил себе задачу сгруппировать, а на широком фронте тремя колоннами, тремя группами наступал. И ни одна группа прорваться не смогла. Тут уж я окончательно убедился, что я попал в тяжелое положение. Я прошу помочь мне авиацией, снарядами.

К. М.Со снарядами уже плохо в это время?

М. Ф.Да…

К. М.А запас боекомплекта какой был?

М. Ф.Два боекомплекта.

К. М.А какой артиллерией вы располагали к началу?

М. Ф.У меня хорошая артиллерия была. 10-й полк гвардейский — минометов; 509-й и 874-й — полки противотанковой артиллерии; 311-й — пушечный артполк, 29-й корпусной артполк, 399-й гаубичный артполк, 44-й дивизион 302-го гаубичного артполка, 57-й и 8-й гаубичные артполки, 7-й и 8-й ОЗАД — отдельные зенитные дивизионы. Вот этого мало было, потому что авиацию нечем было бить. Буквально нечем.

К. М.С зенитками плохо было?

М. Ф.Два дивизиона на всю армию. Я даже на главном направлении не мог никого прикрыть. 111-й мотоинженерный батальон, 233-й, 302-й… отдельные саперные батальоны и 45-я кавалерийская дивизия.

К. М.Артиллерии было порядочно?

М. Ф.Артиллерии было достаточно. Мало было снарядов, вот в чем беда-то.

К. М.И подвоза не существовало уже с первого дня! Ничего не подвозили?

М. Ф.Смотрите, что получилось. Накануне я приказал сосредоточить основную массу боекомплектов в частях. Это мне помогло держаться на основной линии армейской обороны. А в это время послали получить со складов снабжения фронтовых, у меня были еще машины. Они получили еще два боекомплекта. Таким образом, у меня было два основных боекомплекта, и два я подвез в это время. Но когда у меня отобрали машины, я отправил 50-ю дивизию на машинах, — мне уже нечем было подвозить.

К. М.И машины уже не вернулись.

М. Ф.И машины ко мне не вернулись. Я остался, что называется, без рук. Мне очень было обидно. А в это время, шестого и седьмого числа уже все было закрыто, и поэтому снарядов у меня уже не стало.

К. М.Подвоза боеприпасов больше не было.

М. Ф.Да, боеприпасы больше подвезти было нельзя. Не было подвоза боеприпасов.

[Пропуск в записи].

В Украинском военном округе нас учили всем видам боя. Научили при отходе делать завалы, минные поля, заграждения, малозаметные препятствия ставить, по дорогам устанавливать мины, бросать какие-нибудь вещи, связанные с миной, вещи, чтобы подорвать можно было. Запруды делать. Маленькая речонка, казалось, но если вы сделаете запруду, она расползается по местности, местность становится непроходимой. Не по глубине, а по вязкости, мягкости. В этом отношении все командиры были подготовлены изумительно. И я страшно жалел и вспоминал, что командиры, которые выросли уже после тридцать седьмого года, были выдвинуты, пошли на большие должности, они этой подготовки не имели.

Мы о Павлове, о Кирпоносе говорили, да?

К. М.Нет, так, мельком касались.

М. Ф.Я не знаю, чем было вызвано такое назначение. Это было такое неудачное назначение, что просто диву даешься. Все мы знали Кирпоноса, все мы знали Павлова, но что такое было — перенести испанские события на наш масштаб? Это вещи несоизмеримые. А он же, когда приехал оттуда и стал командиром бронетанковых войск в Москве, доказал Сталину, что корпуса не нужны. У нас же были прекрасные танковые корпуса, механизированные корпуса. Наш корпус был приграничный на Японском фронте, в Маньчжурии, он не был расформирован. Тысяча триста боевых машин, вы подумайте только! Силища какая огромная! Две дивизии танковых и одна механизированная дивизия. 57-я танковая дивизия — триста боевых машин. Два полка танковых и один механизированный. И если бы этим корпусам придать еще истребительную и бомбардировочную авиацию, хотя бы только прикрытие дать истребительное, — они бы большие дела делали. А они у нас пропали не за понюх табаку, потому что они были без прикрытия. Налетала авиация и бомбила их. И ничего не могли сделать. Так вот, когда для меня стала ясна картина, что я попал в окружение, я связался с Ершаковым и говорю, что, товарищ Ершаков, ну, мы по имени и отчеству друг друга называли, Федор — я забыл, как его по отчеству, — что ты думаешь делать? Он говорит, надо выходить. Тогда я ему говорю, что я буду выходить севернее Вязьмы.