Яков Хелемский - Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Пишешь — и не то, не то, не то!
Где оно, сердечное горенье?
Жар души не сможешь ни за что
Весь как есть отдать в стихотворенье.

Разве искорки блеснут с листа,
Пробегая где-то между строчек.
Песня, даже лучшая, — и та
Вдохновенья робкий переводчик.

Но, читатель, мы живем не врозь.
Ты поймешь по беглым вспышкам света
Все, что мне сказать не удалось.
Как тебя благодарить за это?!

Не таю ни радостей, ни бед,
Ни тоски бессонной, ни борьбы с ней.
Милый друг мой, самый близкий в жизни,
Ты со мною — значит, я поэт.

Ни одно мое пристрастье
Не цвело бесплодным жаром,
Не прошло для жизни даром
Ни одно мое пристрастье.

Сколько в сердце строк заветных,
Сколько в глубине души
Огоньков едва приметных,
А попробуй — потуши!

В знойный час прохладной тенью
Вы ласкали сердце мне,
Словно паводок весенний
Уносили на волне,

Жгли меня без сожаленья,
Гасли, будто навсегда…
Но минувшие пристрастья
Не исчезли без следа.

Чувство боли, чувство счастья
Не сгорит в душе дотла.
Наступающая осень
Обаяньем прошлых весен
Благодатна и светла.

А помнишь ли ты, дружок ясноокий,
Сестричка моя, шалунья Армúк,
Как мы наизусть зубрили уроки,
Чтоб только от них отделаться вмиг?

Искали впотьмах случайной удачи,
Стремясь угадать готовый ответ…
А жизнь припасла такие задачи,
Что, кажется, им решения нет.

Вопросы ее все жестче, прямее,
Ответить на них труднее стократ,
А я ничего теперь не умею
Зубрить наизусть, решать наугад.

Наирú — вековая лоза винограда,
Что из камня растет на вершине крутой.
Не дано ей с чинарой сравниться прохладой,
Не поспорить ей с тополем высотой.

Сколько бурь пронеслось, прошумело над нею!
Тополь — тот раскололся б до самых корней.
Как сравниться с чинарой, земли не имея,
Чтобы шумные ветви раскинуть над ней?

Наири — вековая лоза винограда,
Что из камня растет на земле нежилой.
Мчались конницы вражьи из темной засады,
И земля под копытами стала скалой.

О, лоза эта, в камень пустившая корни!
На листве самоцветами росы горят.
Ты звала созидать и бороться упорней
И на камне резцом высекать виноград.

Наири — вековая лоза винограда,
Что из камня растет, беззаветно щедра,
Вдохновению камень не станет преградой —
В храм Гегард превратили скалу мастера.

И не сладить грозе с этой древней лозою —
Камнем вскормлены, корни ее глубоки,
Наливаются гроздья, сверкая росою,
И сквозь камень упрямо стремятся ростки.

Я зимою зашел было в сад —
Как здесь холодно, пусто и голо!
Мне бы лучше вернуться назад, —
Уж такой этот сад невеселый!..

Жестким снегом засыпанный весь,
Бугорками белеет уныло.
Я брожу, как по кладбищу, здесь,
Будто в поисках чьей-то могилы.

Мне подумалось — скоро весна,
Стает снег, присмиреют морозы.
Пробудясь от подземного сна,
Зацветут виноградные лозы.

Ну а люди, а люди, что спят
За кладбищенской старой оградой?..
Хоронить бы людей, словно сад, —
Хоронить, как лозу винограда!..

Любовь моя, моя душа,
Скажу от сердца, без прикрас:
Прости, что лишь тобой дыша,
Не замечал тебя подчас!
Разлуки наступили дни,
Мы друг от друга вдалеке,
И сердце, чем ни обмани,
Лишь задыхается в тоске.
Как воздух, ты везде, во всем
Была со мной из года в год…
Но воздух мы осознаем,
Когда его недостает!

В каждой разлуке счастливее тот,
Кто уезжает… Ему от печали
Есть исцеленье — движенье, полет,
Новое небо, новые дали.
А остающемуся каково?
Мало что сердце изныло от жажды, —
Напоминаньями мучит его
Каждое дерево, камушек каждый…

Он дома óтчего не знал,
Но с детских лет, как виноватый,
О чем-то смутно тосковал,
За что-то ожидал расплаты.

Он дома óтчего не знал,
Но юношей в Александрете
Стал строить дом, — он молот взял,
Гранит тесал он на рассвете.

«Не мучься зря, — сказала мать, —
Пусть кое-как живем покуда,
Нам рано ль, поздно ль, но бежать
Придется, мальчик мой, отсюда!»

Убита мать… Не раз потом
Он вспомнит об ее совете:
Он так и не достроил дом,
От турок скрывшись на рассвете.

Он дома óтчего не знал,
В Бейруте, как в Александрете,
Он молот взял, гранит тесал,
Чтоб в отчем доме жили дети.

Жена сказала:
«Сил не трать,
Не верь, что совершится чудо, —
Чужбине родиной не стать,
Мы все равно уйдем отсюда!»

Жена скончалась… А потом,
Ее совет припоминая,
И впрямь он не достроил дом, —
Его звала страна родная.

Он дома óтчего не знал,
Больной, уже на склоне жизни,
Он в Ереване молот взял, —
Он строил дом в своей отчизне.

Сказала Смерть:
«Старик, старик,
Пойми тщету твоих усилий,
И вся-то жизнь — лишь краткий миг,
А ты одной ногой в могиле!»

Но он уже достроил дом
И кроет кровлю черепицей,
А у стены в саду густом
Играет внучек смуглолицый.

Безоблачен был ранний мой рассвет.
Цветы, рукоплесканья в людном зале.
Едва сравнялось мне пятнадцать лет,
А уж меня поэтом величали.
Моя дорога ровною была,
До странности был гладок путь широкий,
И шумно заглушала похвала
Нечастые, негромкие упреки…
Но для меня тот возраст миновал,
Когда бездумно впитывают славу.
Я прихожу в смятенье от похвал:
Да разве я их слушаю по праву?
Достойна ль веры, искренней такой,
Что в девичьих глазах блестит невинно
И светится за каждою строкой
В письме армянском, присланном с чужбины?
Чтó создала я за немалый срок?
Достойна ль я признательности этой?
Достаточно ль для совести поэта
Немногочисленных сердечных строк,
Прямолинейной жизни без лишений,
Не трудной и не жертвенной ничуть?..
Взыскательней, суровей, совершенней
В минувшем был поэтов наших путь, —
Когда, как свечи в темноте часовни,
Они сгорали в мраке скорбных лет
(И тем благоговейней, тем любовней
Народ хранил их путеводный свет),
Когда они без хлеба и без крова,
С великой жаждой пламенных сердец,
В чужом краю кончали путь суровый,
Встречали в тюрьмах горький свой конец,
Среди зыбей, вздымавшихся стеной,
Гребли и плыли, отдыха не зная…
А я! Ведь подо мной — земля родная
И солнцем — наше знамя надо мной,
Со мной — отчизна вольная, и нету
Препятствий на пути, и цель ясна,
И внемлет мне, армянскому поэту,
Многонациональная страна, —
О, как ничтожно, как постыдно мало
Тебе я помогала, мой народ,
Как часто к сердцу я не принимала
Твоих печалей и твоих забот!..
Ни счастья, ни любви не жажду я.
К народу обращаюсь, дочь народа:
Нет радости мне ближе, чем твоя,
Нет скорби горше, чем твоя невзгода.
И сколько дней прожить мне ни дано,
И сколько ни дано сложить мне песен, —
Отныне все тебе посвящено,
Мой стих, мой дар, — с тобой отныне весь он.
Посвящено все лучшее во мне
Твоим метаньям от стены к стене,
Твоим путям, где каждый поворот
От века был заклятьем заколдован,
И твоему спасенью, мой народ,
И возрожденью в мире нашем новом.