Юрий Щеглов - Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Эренбург боролся не только за сохранение жизни еврейского народа. Эта борьба была неотделима от всечеловеческой русской идеи, составляя органическую ее часть. Существование русского народа, духовное выживание могучей и развитой нации было неотделимо от гуманитарных целей, которые осуществлялись в данном аспекте без широковещательных деклараций, часто вопреки воле и тайным желаниям вождя. Русский народ выполнил историческую задачу, не исключая из нее судьбы еврейства. Спасение человеческих жизней не являлось попутным событием. Нацистская пропаганда, а позднее и сталинская — ничтожная — причинили много зла, но в итоге не достигли желаемого. Россия все-таки перечеркнула фашизм и отбросила его на обочину динамичного процесса формирования мировых ценностей. Европейское сознание Эренбурга четко уловило суть происходящего. Он пожертвовал многим ради главного.

Евреи, Россия и Франция занимали в сердце Эренбурга равное место. Что здесь дурного? Почему в триаде, созданной судьбой, чему-то надо отдавать предпочтение и ставить на первое место, а что-то ущемлять и отодвигать на второй план? Для России Эренбург сделал, быть может, больше, чем для еврейства, что со временем станет очевидным. Но есть у Бориса Парамонова в статье среди хаоса случайно поставленных фраз зерно истины. Слова о «некой монументальности» и чертах «духовного типа» — того типа, который до сих пор, к великому сожалению, так и не получил названия, верны. Когда история, вопреки злобе и ненависти, его обозначит, когда зависть и стремление опорочить непонятое и непонятное уйдут из нашего грешного мира, наступит успокоение, благотворно повлияющее на оценку совершённого Эренбургом.

Эренбург — тип еврея, но он и тип русского интеллигента. Русские по национальности интеллигенты ничем не отличаются от Эренбурга в своих главных признаках. Варлам Шаламов легче находил общее с Пастернаком, Эренбургом и Мандельштамом, чем с Солженицыным. Они отлично понимали друг друга, а были люди разной судьбы. Любопытно, что сын священника Шаламов принадлежал к неверующим, а Пастернак давно принял православие. Эренбург и Мандельштам в соответствии с эпохой числили себя атеистами. Во всяком случае «синогогальные» мотивы у них отсутствовали.

Да, Эренбург — монументальная фигура и яркий политико-художественный тип, достаточно распространенный в прошлые годы. Мы сегодня даже не в состоянии представить себе, какое количество людей с похожим характером тогда встречалось. Если бы Эренбург попал в жернова МГБ вместе с Василием Гроссманом, Самуилом Маршаком, Матвеем Блантером, Исааком Дунаевским, Борисом Слуцким и еще двумя сотнями из списка, утвержденного 13 марта 1952 года, то при предъявлении известных обвинений его еврейская специфичность отличалась бы широтой национального — европейского уровня — восприятия окружающего мира, хотя и малая часть упомянутых здесь тоже обладала подобными чертами, сходными с эренбурговским типом. Недаром Сталин в начальный период триумфального шествия советской власти был наркомом национальностей. Он кое-что понимал в проблеме еврейской ассимиляции, разбирался в тонкостях национальных пристрастий и потому первыми на эшафот отправил ведущих членов Еврейского антифашистского комитета. Но подлинную опасность для него как управляющего страной антисемита и националиста представляли люди абсолютно иного плана и мало изученного им душевного склада.

В советники себе он отбирал еще менее компетентных деятелей.

Опасность представляли практики революционной борьбы и гражданского строительства эренбурговского толка, которые ни в грош не ставили феномен крови и происхождения, а на авансцену общественного бытия выдвигали язык, культуру и окружающий — городской и сельский — ландшафт. У Эренбурга в таком отношении было не много соперников. Он являлся носителем русского языка и частью русской культуры, несмотря на всю любовь к импрессионистам, Пикассо и Елисейским Полям, несмотря на «Уроки Стендаля», вызвавшие трепет у сталинской доченьки, несмотря на антизападные, далеко не чаадаевские статейки, вроде «Пути века» или «Необходимого объяснения», напечатанных в пору столь прославленной им оттепели, а если заглянуть и подальше в глубину лет — то несмотря на очерк «Хозары и першероны», который Бухарин опубликовал в «Известиях» на другой день после убийства Кирова, свидетельствующий не только об относительной объективности автора, но больше о страстном желании потрафить вкусам тех читателей, кто прославлял железный занавес, опущенный большевиками не после фултоновской речи Черчилля, лишь констатирующей сложившуюся ситуацию, а сразу — в дни октябрьского переворота.

Да, он являлся носителем русского языка, в том числе и поэтического, и носителем русской культуры, ее пропагандистом, как ни горько это слышать доморощенным и достаточно поднаторевшим в юдофобии зарубежным оракулам. Нынешние русские националисты, считающие, что национализм им послан Богом, и мнящие себя интеллектуалами, клянутся: мы, дескать, ничего не имеем против евреев, объясняющихся или пишущих на идише или иврите, посещающих синагогу и занимающихся еврейской проблематикой — в чем бы и как бы она себя, проблематика эта, не выражала, но евреи по происхождению, вмешивающиеся в русский культурный процесс и частично олицетворяющие его — вдобавок непропорционально количеству населения — и только на том основании, что имеют соответствующую прописку и говорят на «нашем» языке, вызывают резкий отпор, граничащий с нацизмом и по угрожающему тону напоминающий о нюрнбергских законах. Вот кто для них представляет опасность! Закон крови нельзя преступить! Разве рожденный в России еврей способен выразить русскую душу?! Да ни в жисть! Россия неотделима от православия, только православный имеет право называться русским, Россия неотделима от русских, и никто не вправе перешагнуть раз и навсегда проведенную природой и Богом черту: ни атеисты, ни евреи, ни немцы, ни поляки…

Россия не Америка, Россия не тигель, где перемешиваются народы!

Эренбургу и Гроссману, Маршаку и Слуцкому, Фальку и Неизвестному претят столь наивные формулы. Среди евреев нашлось много настоящих немцев. Рожденные и воспитанные в Германии, они чувствовали себя немцами и долго не могли понять, что, собственно, от них хотят? Урок они получили в Освенциме. Среди евреев оказалась масса французов. Рожденные во Франции, они сражались и умирали за нее. Скажут: почему евреям такая привилегия? Они и немцы, и французы, и русские, и американцы…

Пусть националисты угомонятся: евреи не обладают никакими привилегиями. Еврею ощущать по-настоящему своей родиной Россию и одновременно мыслить себя вне России зачастую очень тяжело и мучительно. И русские евреи не обладают никакими привилегиями, насколько я имею возможность судить по собственному опыту. Пример Исаака Левитана отвечает на все остальные поставленные вопросы. Националисты — та группа людей, которые сохраняют остатки совести, потому что национализм прежде всего, покушается и съедает это удивительное чувство, — перед полотнами Левитана и Валентина Серова, художника с примесью еврейской крови, становятся задумчивыми. Попробуйте уничтожить их картины. Попробуйте вынести из музеев изваяния Антокольского — Марка Матвеевича, между прочим, и посмотрим, что на это скажет опомнившийся и оскорбленный таким актом вандализма народ. Не все, правда, отступали и отступают перед необходимостью открыто отстаивать очевидную нелепость закона крови. Я уже упоминал о призывах Василия Васильевича Розанова, обладающего высокой репутацией в русской литературе. Не берусь оценивать, справедлива ли она. В совершенно непригодной для чтения, в том числе и по моральным соображениям, книге «Сахарна» выдающий себя за сведущего в ритуальных убийствах знатока писал: «Нет праведного гнева, нет праведного гнева. Нет святой ярости. Как было не догадаться на убийство иудеем первого русского человека (Богровым — Столыпина в Киеве) ответить распоряжением на другой же деньвыкинуть из русских музеев, из музея Александра III, Эрмитажа, Академии художеств, все эти „chefs-d’oeuvre“ разных Левитанов, Гинсбургов, Аронсонов, все эти павлиньи перья из иудейского хвоста. Да — еще Рубинштейнов из Мариинской оперы и какого-то (!) скульптора с „Ермаком“, „Грозным“ и уж, конечно, „Умирающим Спинозой“. Как его? Забыл, к счастью, имя (захлестнуло)».