Борис Вронский - На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Мы вели съемку системой замкнутых ходов, и такие опорные точки, к которым мы привязывали наши маршруты, сильно облегчали работу. Я пользовался очень простым и умным приспособлением для глазомерной съемки, так называемым кругом Вебера, который давал возможность непосредственно в процессе маршрутного хода получать «скелет» карты в нужном масштабе и помогал контролировать работу Гриши, который вел съемку с зарисовкой рельефа.

В обязанности Ивана Ивановича входило также приготовление пищи.

Он очень славный малый, этот самый Иван Иванович, но порой я его прямо-таки ненавижу за невыносимую медлительность и неуемную говорливость. То, что запросто можно сделать за какие-нибудь две-три минуты, он делает не менее чем полчаса, бесконечно суетясь и приводя не относящиеся к делу многочисленные подробности из «романа своей жизни», как он именует свою биографию.

Сам он родом из Киева, вернее, из его пригорода — Никольской слободы. Работал закупщиком скота для колбасной фабрики, был «уважаемым человеком», и даже «ответственные товарищи» вроде директора предприятия и техрука водили с ним компанию и частенько угощали в ресторане, так что с ресторанной обстановкой он ознакомился в деталях. Дружба с директором дорого обошлась Ивану Ивановичу. Когда на фабрике были установлены факты слишком вольного обращения с сырьем, предназначенным для колбасных изделий, директор сумел остаться в стороне, а вся вина пала на «стрелочника» — заготовителя. И вот Иван Иванович получил «путевку» на Колыму — сроком на пять лет.

Иван Иванович очень любит рассказывать о своих посещениях ресторана. Эта «ресторанная тематика» находит живой отклик у Гриши, и, лежа на теплом, распаренном ложе в уютной палатке, друзья, перед тем как заснуть, с упоением предаются гастрономическим воспоминаниям.

Гриша после демобилизации из Красной Армии работал в должности заведующего кооперативом, что и дало ему возможность тоже ознакомиться с приятной ресторанной обстановкой, но в то же время довело его до Колымы. Он тоже не учел, что общественная собственность священна, и понял это только здесь.

Основная же тема бесед у Ивана Ивановича с Гришей — это волнующий вопрос, когда и как они освободятся.

Каждый из них вновь и вновь считает и пересчитывает, сколько ему еще остается тянуть лагерную лямку. Зарплату наши рабочие получают ту же, что и вольнонаемные, лагерь удерживает у них определенную сумму за «содержание», а остальные деньги переводятся на текущий счет «подопечного». Однако сознание того, что ты заключенный, настолько тягостно действует на психику, что заставляет безудержно днем и ночью мечтать о «воле».

Иногда после разговоров о голубях — о них он тоже может говорить бесконечно — и о разных происшествиях на воле и в лагере Иван Иванович вдруг неожиданно переходит к научной тематике.

— А что, Борис Иванович, — вопрошает он, — есть у нас в партии радиус?

На мой вопрос, что такое, по его мнению, радиус, следует быстрый и точный ответ:

— А как же, — нас этому на курсах обучали. Радиус, помноженный на радиус, дает 3,14, чтобы узнать формулу диаметра.

Иван Иванович в прошлом году обучался на курсах смотрителей разведочных работ, и, хотя на разведке ему работать не пришлось, он не прочь щегольнуть приобретенными знаниями.

На вопрос, что такое диаметр, Иван Иванович немедленно дает разъяснение:

— Диаметр — это вроде, знаете, дыра, ну, к примеру сказать, яма или шурф.

Мне приходится подробно разъяснять, что такое радиус и диаметр. Иван Иванович долго чешет затылок и наконец скептически замечает:

— Может, оно и так, а только нас на курсах учили, как я говорю, — и в голосе у него чувствуется сомнение в том, что начальник разбирается в этих делах.

Иногда в разговор вступает Гриша, внося дополнительные коррективы, и я, потрясенный эрудицией своих собеседников, смущенно умолкаю.

В отношении меня Иван Иванович взял тон нежного, заботливого пестуна вроде Савельича из «Капитанской дочки». Сначала это меня забавляло, а под конец начало бесить. Не знаю, насколько это искренне, но тон выдерживается исключительно правильно, без малейшей фальши. Он дает мне нежные советы, как уберечься от простуды, заботится, чтобы солнце не напекло мне голову, беспокоится, не устал ли я, не натерты ли у меня ножки и так далее и тому подобное.

Однажды мы возвращались из очередного маршрута и к вечеру вышли на берег Аркагалы. День был знойный, рельеф тяжелый, и за день нам пришлось пролить немало пота. Выбрав подходящее место, мы перебрели речку и вышли на противоположный берег. Я не мог удержаться от искушения выкупаться. Иван Иванович, как беспокойная нянька, стал всячески отговаривать меня:

— Борис Иванович, не надо, ей-богу, не надо! Долго ль простудиться? А потом смотрите, какие там водовороты, того гляди о камень ударит. Не надо, Борис Иванович!

Его менторский тон не на шутку рассердил меня, и я решил подшутить над ним. Выбрав место поглубже, где, кружась, вихрились белые струйки воды, я разделся, набрал в легкие побольше воздуха, нырнул и исчез из глаз зрителей. Перед этим я присмотрел метрах в пятидесяти ниже по течению хорошую заводь, в которой можно было укрыться. Ныряю я неплохо, и течение быстро донесло меня до заводи, где я и притаился. Ниже, метрах в ста – ста пятидесяти, находился каменистый перекат, где весело плескались покрытые белой пеной зеленоватые водны.

Через некоторое время раздались тревожные восклицания. Зрители, пронизывая взорами пенные струи аркагалинских вод, пытались разглядеть мое бренное тело. Встревоженный голос Ивана Ивановича рекомендовал Грише бежать скорее к перекату:

— Там что-то белеется, должно, его о камни задержало.

Через некоторое время недалеко от меня пробежали, запыхавшись, Гриша и Иван Иванович.

Я вылез на берег и быстрой рысью, подстегиваемый укусами комаров, помчался к месту, где лежала моя одежда. Быстро одевшись, я уселся среди кустов и стал с любопытством наблюдать, как беспокойно метались по берегу Иван Иванович и Гриша, стараясь разглядеть среди камней и волн тело утопленника.

Посидев немного, я решил, что пора кончать забаву, и медленно пошел к ним по берегу. Сделано это было вовремя, потому что потерявший голову Гриша собирался уже бежать на стан с сообщением о трагической гибели начальника. Когда они увидели меня, спокойно шагающего по берегу и нахально вопрошающего: «Ну, чего вы там канителитесь? Хариусов, что ли, ловите? Пора идти дальше», — немая сцена из гоголевского «Ревизора» была повторена на берегу Аркагалы. А затем лицо Ивана Ивановича выразило такой упрек, что мне стало бесконечно стыдно за свою глупую ребяческую выходку.