Борис Вронский - На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Границы угленосной свиты в большинстве случаев определяются довольно хорошо, но в некоторых местах они расплывчаты и установить их возможно только с помощью выработок. Вообще Светлову будет где развернуть работу. Естественных обнажений здесь немного.

Исследование правобережья Аркагалы подтвердило представление о почти полной ее бесперспективности в отношении золота. Только в ее верховьях, в правом притоке Хакчане, пробы содержат золото.

Так как эта часть района сравнительно невелика, мы уходим в маршрут вдвоем с Гришей, оставляя Ивана Ивановича хозяйничать на стане. Маршруты у нас короткие, в основном однодневные, и я не беру с собой ни палатки, ни винчестера. К нашему приходу у Ивана Ивановича всегда готов обильный ужин, в котором существенную роль играют жареные хариусы — блюдо, которое никогда не приедается.

Случайно мне пришлось познакомиться с одной черточкой в характере Гриши, которой я раньше не замечал и которая навела меня на грустные размышления относительно надежности его как товарища в таежных условиях.

Рост у Гриши около 190 сантиметров. Это здоровый крепыш с завидной мускулатурой и ярким румянцем во всю щеку. К таежным переходам он привык и 8 длительных маршрутах легко таскал свою двухпудовую ношу. Сейчас мы работали налегке.

Конечной целью одного из наших маршрутов была вершина невысокой сопки со звучным названием «Мировая». Мы медленно поднимались по ее крутому каменистому склону. До вершины оставалось каких-нибудь пятьдесят – восемьдесят метров, как вдруг наши уши уловили крик, донесшийся из долины ключика, огибавшего сопку. Он заключал короткое, но выразительное упоминание родительницы, каковое в литературных произведениях заменяется стыдливым многоточием. Кто мог там быть? Во всяком случае это кто-то чужой. Светлов находился километрах в пятидесяти от нас, в нижнем течении Аркагалы, и никто из его отряда здесь быть не мог.

Крик повторился. Мы стали внимательно просматривать долину в бинокль и увидели три человеческие фигуры, которые, перекликаясь, брели вдоль русла — вроде как ловили рыбу.

Я взглянул на Гришу. Он стоял бледный, с дрожащими губами и трясущимся подбородком. Мне стало смешно.

— Что с тобой? Чего ты испугался?

Он ошалело посмотрел на меня и дрожащим голосом умоляюще забормотал:

— Борис Иванович, это не иначе как беглецы! Давайте уходить скорее. У них, наверное, оружие есть. Давайте уходить, а то они заметят нас и убьют!

— Как тебе не стыдно? Ты же ведь красноармейцем был. Ну, а если бы тебе на войне пришлось быть, ты бы и там так же зубами лязгал?

— То война, а ведь здесь тайга.

Я стал ему рассказывать, как мы работали в прошлом году. Он слушал молча, со смертной тоской в глазах, и было видно, что ему хочется одного — как можно скорее распроститься с этой сопкой…

Фигуры с трудом можно было разобрать в бинокль: идут трое, то сойдутся, то разойдутся, то покричат немного, то опять замолчат. Один несет что-то в руке — не то шест, не то удочку. Похоже, действительно беглецы.

Однако еще раз внимательно присмотревшись, я пришел к выводу, что это все-таки могут быть работники топоотряда. Мои доводы не произвели на Гришу впечатления. Он был уверен, что это беглецы.

Оставив его в качестве наблюдателя, я поднялся на вершину сопки, провел замеры и описание слагающих ее песчаников, взял образцы и спустился к Грише. Спрятавшись в заросли стланика, он напряженно, не отрывая бинокля от глаз, следил за «беглецами». По противоположной стороне сопки мы осторожно спустились вниз и быстро зашагали по направлению к лагерю.

Велика была наша радость, когда мы узнали, что это действительно были люди из топоотряда, который примерно через два часа после нашего ухода остановился лагерем около нас. Илюшин, не теряя времени, приступил к работе. Его отряд мы и видели в долине ключа.

Как бы то ни было, а моя уверенность, что Гриша в тяжелую минуту окажется хорошим помощником, резко поколебалась. При мысли о возможном появлении беглецов с ним приключается нервный шок.

Был и другой случай, когда он также впал в паническое состояние. Мы были в маршруте в верховьях Аркагалы. Я сосредоточенно возился около обнажения, которое после каждого удара молотка выдавало «на-гора» целую кучу обломков, заполненных чудесными, прекрасно сохранившимися отпечатками стеблей и листьев. На таких участках время жалеть не приходится. Гриша помогал мне выбирать и завертывать образцы. Иван Иванович в сторонке удил рыбу. Стал накрапывать дождь. Большая лиловая туча медленно приближалась к нам, обещая неприятности. Я сказал Грише, чтобы он отправился к Ивану Ивановичу, — пусть они поставят нашу походную палаточку.

Гриша с удовольствием отправился исполнять поручение. Через некоторое время я увидел, что он стремглав летит обратно. Прибежал он запыхавшийся, бледный, как полотнище палатки; волосы потными прядями прилипли к лицу, губы дрожали, он весь трясся, чуть не плакал и не мог сказать ни слова. Наконец он кое-как выдавил из себя:

— Борис Иванович… берите винчестер… там около Ивана Ивановича беглец… стоит с ружьем… что делать?

Я схватил винчестер, загнал пулю в ствол и направился к месту происшествия. Действительно, около Ивана Ивановича стоял дядя с ружьем и оба о чем-то мирно беседовали. Оказывается, это был никакой не беглец, а Лукич, который, возвращаясь из маршрута, случайно встретил нашего рыболова.

Иван Иванович по отношению к беглецам страха не испытывает и относится к ним хладнокровно.

— Чего ты дрейфишь, Гриша — укоризненно обращается он к своему компаньону. — Ежели что, я сразу руки вверх и скажу: берите, братцы, что вам нужно, а убивать меня не за что, я ведь сам заключенный. Конечно, — бросив искоса взгляд на меня, добавляет он, — если Борис Иванович станут сопротивляться, то мы тоже вступим в бой и разгромим ненавистного врага. Ты, Гриша, главное не дрейфь. — После этого Иван Иванович неожиданно переходит к изложению занимательной истории о своем взяточнике-куме, который берет поборы с односельчан. История эта по своей связи с предыдущими разговорами заставляет вспомнить пословицу: «В огороде бузина, а в Киеве дядька».

Что касается медведей, то тут Иван Иванович, мягко говоря, робеет. Медведей здесь практически нет. И все же Ивану Ивановичу «посчастливилось» встретиться с предметом своей постоянной тревоги.

Это произошло буквально через два дня после встречи с «беглецом» — Лукичом, так напугавшим Гришу. Мы плели узорное кружево маршрута по извилистому водоразделу. Приходилось то взбираться на крутые оголенные сопки, то шагать по пологим залесенным увалам.

В одном месте я, выражаясь словами Ивана Ивановича, «подзашел». После осмотра и описания одного из обнажений, взвалив на спину пузатый увесистый рюкзак, я по рассеянности забыл захватить винчестер, который остался стоять прислоненным к скалистому выходу. Хватился я его лишь метров, через восемьсот, после того как мы добрались до следующего обнажения.