Игорь Сорокин - Покорение высоты

Никитин, устав от долгих поисков, махнул рукой: можно, пожалуй, и здесь. Однако чем больше он приглядывался к намеченной площадке, тем больше находил аргументов в ее пользу. Не последнюю роль сыграли пробы грунтов, которые показались ему неожиданной для этого места находкой. Под небольшим природным слоем — перегоревшими листьями дубравы и луговых трав — оказался спрессованный прошедшим здесь могучим ледником моренный суглинок. Многокилометровая толща льда спрессовала грунт, создав мощную и надежную подушку, способную принять на себя тяжесть башни. Эти грунты имеют еще одну удивительную способность — выравнивать осадку сооружения, равномерно распределяя ее по всему основанию сооружения. А что до архитектурного окружения, которое составляют здесь игрушечная церковка да стволы почерневших от времени дубов, то архитектура для башни дело наживное, решил конструктор. Башня сумеет подчинить себе свое будущее окружение. Так оно и случилось. Гостиница «Космос» на проспекте Мира обняла величественным полукольцом башенный ствол. К башне «подверстался» замкнутый квадрат нового телецентра из стекла, пластика и бетона. Олимпийский радиоцентр вписался своим белым фасадом в башенный ансамбль. И, как бирюзовая сережка, засветилась в этом ансамбле Троицкая церковь при дворце Шереметевых. Но все это случилось потом, много лет спустя.

Зима 1959/60 года еще не обдала будущую башню холодом недоверия.

С середины лета и до зимы Никитин все углублял расчеты, вырабатывал принципы возведения башни и со всех сторон старался прикрыть свое детище от непонимания и неверия в ее право быть.

А сомнения в этом ее праве уже стали достигать слуха конструктора. Он не отмахивался от высказываемых ему сомнений, а настойчиво убеждал, наращивая запас неоспоримых аргументов. Снова все свои выходные дни он проводил за рабочим столом и самые дорогие утренние часы до начала работы отдавал башне. Конструктор изобретал новые виды стыковки арматурных узлов, вычерчивал хитросплетения крупноячеистых сеток из высокопрочной стали, которые станут скелетом башни, организуют и укрепят ее бетонную плоть. Железобетон с заполнителями из дробленого гранита был способен выдерживать давление в 400 килограммов на квадратный сантиметр. Но этому сверхпрочному телу предстояло придать еще и гибкость, ибо никакой материал не мог полностью избавить башню от естественных колебаний под влиянием ветра.

В новый рост встали те же задачи строительной аэро - и термодинамики, для решения которых в пору строительства МГУ конструктор разработал свою теорию. Но прежние теоретические концепции не вмещали ни высоты башни, ни сложности ее конструктивного решения.

Никитин старался идти впереди своих оппонентов, предугадывая течение критической инженерной мысли, но не по принципу: стели соломку со всех сторон, ибо не знаешь, где упадешь. Он действовал по другому, ему самому еще не вполне доступному правилу: великое дело осуществляется великим напряжением ума и воли. Конструктор умел быть беспощадным к себе в работе, но это в своей работе. Башня же требовала концентрированного, убежденного устремления многих людей, не единиц, а тысяч работников, и этим тысячам нужна была проверенная временем и, если угодно, узаконенная учеными советами, постановлениями высоких комиссий, проверенная опытом прежних свершений высокая убежденность — башня реальна!

Высказав первую догадку о возможности возвести монолитное сооружение полукилометровой высоты, Николай Васильевич поначалу не предполагал, что именно ему придется стать создателем его. И даже когда непосредственно взялся за проект, не почувствовал полной его тяжести. После первых эскизов, родившихся в мастерской № 7 Моспроекта, он не намеревался посвящать все свое время башне и только башне, но она с первых дней стала самым дорогим его детищем, которому он с полной отдачей посвящал весь свой досуг. Но оказалось, что башне этого было мало. Она потребовала всех никитинских сил без остатка.

От первого эскиза башни до первого телесигнала, который она направила в эфир, пролегла дистанция длиной в десять лет.

Николай Васильевич не намеревался тратить на башню более чем два года, но судьба распорядилась по-иному.

Могла ли башня подняться не за десять лет, а быстрее? И да, и нет… Это, пожалуй, самый трудный вопрос, в котором предстоит разобраться.

Строительство башни осуществляли более сорока строительных организаций самой различной специализации: строители дымовых промышленных труб и сантехники, электромонтажники и бетонщики-универсалы, инженеры-исследователи самых различных областей необъятной строительной науки. И никому из них не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. К башне нелегко было подступиться не только потому, что это был уникальный объект. Строители привыкли выступать в роли первооткрывателей. Днепрогэс и домны Кузнецка тоже были уникальными для своего времени. Но башня, с точки зрения строителей, обгоняла на несколько порядков все, что прежде возводили строители на земле. Она была уникальна каждым своим узлом. Это было инженерное сооружение высшей категории сложности, высший и до времени недостижимый пилотаж строительного мастерства. Советским строителям предстояло открыть всему миру недосягаемую дотоле высоту. Открывая ее, они должны были открыть нечто более высокое, чем обладали прежде, открыть новые возможности в самих себе. Это неопределенное нечто — новый сплав смелости и мастерства — не могло сложиться сразу. Должен был появиться новый потолок производственной культуры не у одиночек, а у большого и обязательно дружного коллектива сильных людей, бесконечно доверяющих друг другу и убежденных в правильности каждой буквы инженерного проекта.

Решимость и вера должны были созреть. Творческий потенциал конструктора Никитина, реализованный в проекте, и научно-техническая культура строителей медленно подвигались навстречу друг другу, проникаясь общим доверием и убежденностью в надежности башни. Так постепенно выковывалась решимость воздвигнуть ее. Нет ничего в том удивительного, что башня сначала испугала строителей. Не высота сама по себе заставила их усомниться в реальности проекта, а прежде всего отсутствие привычного для высотного сооружения фундамента глубокого заложения. Основание толщиной всего 3 с половиной метра! Даже для дымовой трубы фундамент заглублялся не меньше чем на 5 метров. И не только в самих метрах заглубления было дело. Фундамент всегда выступал своеобразным противовесом наземной части всякого сооружения, а здесь роль фундамента почему-то исполняла наземная нижняя часть башни — ее шлем. Именно это труднее всего укладывалось в сознание. То, что весь весовой пресс башни конструктор заставил работать на устойчивость сооружения, казалось невероятным. Слишком, слишком все было необычно в этой красивой и рискованной башне. Строители, как народ бывалый и разумно консервативный (привыкли ведь строить на века), отождествили необычность конструкции башни с… ненадежностью. И более всего сомнений вызвал у них мелкий фундамент.