Игорь Сорокин - Покорение высоты

— А сколько бы это дело могло занять времени?

— Думаю, что для вас немного, совсем немного. — И, видимо истолковав вопрос конструктора как возможное согласие, с каким-то сдержанным напором спросил: — Вы не могли бы посетить меня, потому что предмет разговора с вами нетранспортабелен.

Никитин задумался, а Вучетич между тем продолжал:

— Скажите, к какому часу и куда прислать за вами машину?

— В этом нет необходимости. Я буду у вас сегодня в 16 часов. Вас устроит? Тогда диктуйте адрес.

К четырем часам пополудни Николай Васильевич поехал в сторону Тимирязевского лесопарка. Здесь в непосредственной близости от шумного Дмитровского шоссе, за стеной домов современной застройки машина конструктора остановилась перед высоким забором, за которым громоздились высокие головы монументов и неожиданный среди них подъемный кран. Тяжелые деревенские ворота растворились, и взору Никитина открылся во всей своей юной зелени широкий газон со стриженой травой. Запахло родным ароматом скошенной травы, и Николаю Васильевичу показалось, что он попал в далекую, как раннее детство, сказку. Богатый особняк с белыми колоннами, с широким крыльцом и ясными стеклами террас стоял перед ним. Плотный хмурый человек в русской посконной рубахе с лепешками глины на ней вышел ему навстречу.

Они были одинаково широки в плечах, эти двое русских мастеровых, что приближались друг к другу, остро приглядываясь на ходу. Они словно пытались выведать друг у друга сокровенные тайны, спрятанные в глубинах противоположной души.

— Очень, признаться, рад! Как добрались? Прошу, прошу. Сюда пожалуйте, — заговорил Вучетич и положил свою тяжелую руку на плечо Никитина. Николай Васильевич поежился, и рука убралась.

— Как бы вы отнеслись, если бы я предложил отметить наше знакомство? И разговаривать легче будет! — сказал Евгений Викторович, усаживая Никитина в глубокое плюшевое кресло, в котором Николай Васильевич сразу же провалился. Колени поднялись до уровня груди, и ему показалось, что он сидит на полу. Положив руки на высокие подлокотники, Никитин весело сказал:

— Давайте сперва о деле.

— Да. Так, пожалуй, будет правильно.

Вучетич стал увлеченно рассказывать об идее создать на Мамаевом кургане близ Волгограда монумент в честь битвы на Волге, с которой начиналась победа. Евгений Викторович рассказывал, что монумент ясен ему лишь в общих чертах: скульптор браковал один план за другим и ни на чем не мог остановиться.

— У меня всегда так. Видно, таланту мало, — сказал Вучетич, скорбно и шумно вздохнув. — Работа предстоит огромаднющая, а я топчусь и ни с места. — Потом он как-то сразу перестал жаловаться, заговорил убежденно и твердо. Замысел, оказывается, у него уже был готов и продуман до деталей.

— Представьте себе: Родина-мать — этакая русская красавица вольно стоит, через руку свешивается спелый сноп, а перед ней коленопреклоненный солдат кладет к ее ногам свой победный меч. Вот, дескать, мать, победил.

По бокам постамента фрагменты Сталинградской битвы. Все это будет выглядеть примерно так.

Скульптор повел Никитина в мастерскую, включил ослепительный свет и резко сдернул холст. Никитину открылась композиция, о которой говорил Вучетич. Николай Васильевич тер глаза, помутившиеся на минуту от яркого света. Евгений Викторович исподлобья смотрел на него. Конструктор поближе подошел к модели.

— Ну как, нравится? — И не успел Никитин ответить, как скульптор со злостью добавил: — А мне нет! И надо же было пускать в мастерскую любопытные носы! Вызнаете, что они со мной сделали? Они сфотографировали эту лепнину и отлили на юбилейной медали… в бронзе! Ведь ничего этого никогда не будет. Скульптура многословна и хвастлива!

Огромным, как молот, кулаком Вучетич ударил по модели. Осколки глины застучали по доскам пола.

— Ну, зачем же вы так? По-моему, совсем неплохо было, — сказал Никитин, пытаясь приделать отвалившийся сноп.

— Оставьте. Все уберут. Идите-ка лучше сюда.

Евгений Викторович сдернул еще один холст, и Никитин невольно сделал несколько шагов назад. Искаженное гневом и все же прекрасное женское лицо с широко открытым ртом пело! Даже слова можно было услышать: «Вставай, страна огромная!..» У Никитина похолодела спина. Он снял очки и повернулся к Вучетичу, словно спрашивая: «Да может ли такое быть?» И скульптор захохотал, как демон, раскатисто и зловеще. Вдосталь насладившись реакцией Никитина, Вучетич усадил его на табурет, а сам подошел к бесформенному большому кому глины и вонзил в него твердые пальцы. Скульптор сердито и сосредоточенно сопел, а то вдруг принимался немыслимо фальшиво напевать, не переставая давить и мять глину, выжимая из нее слезы. Скорые руки, на которые скульптор смотрел, словно испытывая, как они слушаются хозяина, творили у Никитина на глазах живое женское тело. Не прошло и получаса, как гневное лицо стало жить одной жизнью с только что вылепленным торсом. Женщина словно бы рвалась к ним навстречу и занесла над ними руку с мечом.

Скоро ее увидит весь мир. Главный элемент статуи находится пока на земле. 1966 г.

— Вот эта модель уже на что-то похожа. Мы с вами сделаем ее из бетона. А росточком она будет метров пятьдесят. Для этого мне нужен конструктор номер один. Это вы! Вот вам любые условия. Нужно сделать эту скульптуру. Вы — мой соавтор. Ну как, согласны?

— Пятьдесят метров? А с мечом все семьдесят?

— Ну, да! Ну, да!

— Такая не устоит. Это примерно… 30–40 тысяч тонн бетона. Без подпорок не устоит.

— Вы уверены? — с жалобой в голосе спросил Вучетич. Он медленно отчленил голову и раздавил содеянную скульптуру. Явился новый глиняный ком, и снова немые вопросы к собственным пальцам и еще более фальшивый маршевый мотив. Через полчаса, боясь повернуться, скульптор спросил: «А эта?» Никитин молча качал головой.

— Да что вы понимаете в скульптуре, черт вас подери! — закричал Вучетич. — Навязались здесь на мою голову!

Никитин встал и направился к выходу.

— А ну, садитесь! А то я усажу вас вот этими руками! — И он протянул желтые, вымазанные глиной руки. — Если я дам ей твердо стоять, то где я возьму движение?!

— Попробуйте сделать шире шаг.

— Ага, как на параде! — со злой иронией сказал скульптор. — Вы понимаете, что уйдет тело! Где я возьму ей тело, когда оно потонет в складках тряпья? — кричал Вучетич, размахивая руками, и с пальцев летели во все стороны комки глины.

Он успокоился так же быстро, как разбушевался.

— Но лицо-то, лицо вам хоть нравится? — спрашивал через минуту скульптор, снова принимаясь за работу. — А насчет шага вы очень точно сказали. Шаг надо сделать покороче, как перед броском! А плечо откинуть — тогда она выпрямится. Вот вам и устойчивость!