Сельма Лагерлеф - Том 1. Сага о Йёсте Берлинге. Деньги господина Арне. Новеллы

Не успела графиня ответить, как в комнату вошел Йёста Берлинг.

— Входи, Йёста! — поспешно сказала майорша, и голос ее стал еще более резким и жестким. — Иди сюда, герой, которого восхваляет весь Лёвшё! Узнай же, что пришлось испытать старой майорше, которая по твоей милости скиталась по дорогам, всеми презираемая и покинутая.

Вначале я хочу рассказать, что случилось весной, когда я пришла домой к своей матери, ведь ты должен знать конец этой истории.

В марте я прибрела в Эльвдальскую усадьбу. Вид у меня тогда был не лучше, чем у старухи нищенки. Мне сказали, что моя мать в молочном погребе. Я вошла туда и долго стояла молча у дверей. Вдоль стен на длинных полках были расставлены блестящие медные бидоны с молоком. И моя мать, которой перевалило за девяносто, снимала бидон за бидоном и снимала сливки. Старуха была еще бодрая, однако я видела, с каким трудом она распрямляла спину, чтобы достать бидон. Я не знала, заметила ли она меня, но чуть погодя она вдруг сказала мне каким-то удивительно резким тоном:

«Вот и сбылось все, что я тебе предсказывала!»

Я хотела было просить у нее прощения, да только все было напрасно. Она совсем оглохла и не слышала ни одного моего слова. Помолчав, она снова заговорила:

«Иди, помоги мне».

Я подошла к ней и стала помогать ей спускать один бидон за другим и снимать сливки. Она была довольна. Моя мать не доверяла ни одной служанке снимать сливки и давно наловчилась это делать.

«Я вижу, ты можешь справляться теперь с этой работой». И я поняла, что она простила меня.

И с тех пор, казалось, силы покинули ее. Она теперь целыми днями сидела в кресле и спала. Она умерла незадолго до Рождества. Мне очень хотелось приехать сюда раньше, но не могла оставить старушку.

Майорша умолкла. Ей снова стало трудно дышать, но она собралась с силой и снова заговорила:

— Это правда, Йёста, что я хотела, чтобы ты жил у меня в Экебю. Ведь ты притягиваешь к себе людей, всем приятно твое общество. Если бы ты в конце концов образумился, я дала бы тебе большую власть. Я надеялась, что ты найдешь себе хорошую жену. Сначала я думала, что это будет Марианна Синклер, ведь я видела, как она любила тебя еще в ту пору, когда ты жил в лесу и рубил деревья. Потом я решила, что это должна быть Эбба Дона. Я поехала в Борг и сказала ей, что, если она возьмет тебя в мужья, я оставлю тебе в наследство Экебю. Если я поступила дурно, прошу простить меня.

Йёста стоял на коленях, упершись лбом в край кровати. Из груди его вырвался тяжкий стон.

— Скажи мне, Йёста, как ты собираешься жить? На что будешь кормить жену? Скажи мне! Ведь ты знаешь, я всегда желала тебе добра.

Сердце Йёсты разрывалось от горя, но он ответил ей с улыбкой:

— Давным-давно, когда я пытался заработать себе на хлеб здесь, в Экебю, вы, госпожа майорша, подарили мне хутор, он до сих пор мой. Нынче осенью я привел там все в порядок. Мне помог Лёвенборг. Вдвоем мы побелили потолок, покрасили и оклеили обоями стены. Лёвенборг решил, что задняя маленькая комната будет кабинетом графини. Он даже отыскал в окрестных крестьянских усадьбах подходящую мебель, из той, что попала туда с аукционов, и купил ее. Так что теперь в этом кабинете стоят и кресла с высокими спинками, и комоды с бронзовыми накладками. А в большой комнате поставлены ткацкий станок для молодой хозяйки и слесарный для меня. Есть там и прочие вещи, вся нужная для хозяйства утварь. Мы с Лёвенборгом сидели там не один вечер, толкуя о том, как мы станем жить с графиней на этом хуторе. Но моя жена только сейчас узнала об этом. Мы хотели рассказать ей об этом, когда придется покинуть Экебю.

— Продолжай, Йёста!

— Лёвенборг твердил, что в доме не обойтись без служанки. «Летом здесь на мысу в березовой роще рай да и только, а вот зимой молодой госпоже будет скучно. Так что, Йёста, непременно найми служанку».

Я соглашался с ним, однако не знал, откуда взять на это денег. Тогда он однажды принес мне ноты, свой стол с нарисованными клавишами и поставил его в комнате. «Никак ты сам, Лёвенборг, намереваешься поселиться у нас вместо служанки?» — спросил я его. На это он отвечал, что пригодится нам. Неужто я позволил бы молодой графине стряпать, носить дрова и воду? Нет, ни за что не позволил бы, покуда есть сила в руках и могу трудиться. Но он стоял на своем, мол, вдвоем мы скорее управимся с хозяйством, а она пусть сидит целыми днями на диване и вышивает тамбурным швом. «Ты и представить себе не можешь, какой нежной заботой нужно окружить такую маленькую, хрупкую женщину», — сказал он.

— Рассказывай, рассказывай! Твои слова облегчают мои страдания. Неужто ты думаешь, что молодой графине хочется жить в хуторской хижине?

Его неприятно поразил ее насмешливый тон, но он продолжал:

— О, госпожа майорша, я не смею в это поверить, но как прекрасно было бы, если б она захотела там жить! Ведь здесь на пять миль в округе нет ни одного врача. А у нее легкая рука и доброе сердце, ей бы хватило забот лечить раны и врачевать болезни. Мне думается, что все скорбящие нашли бы дорогу на хутор к доброй госпоже. Ведь у бедняков столько горя, им так нужно доброе слово и сердечное участие.

— Ну а ты сам что будешь делать?

— Стану работать за столярным и токарным станком. Стану отныне жить своим трудом. А если моя жена не захочет последовать за мной, пойду один. Никакие богатства в мире не заставили бы меня свернуть с этого пути. Хочу жить своим трудом. Хочу всегда быть бедным, жить среди крестьян, помогать им чем могу. Ведь им нужен кто-нибудь, кто бы играл польку у них на свадьбах и рождественских пирушках, кто бы писал письма их уехавшим сыновьям, так я и стану этим заниматься. Но я непременно должен оставаться бедным.

— Это будет мрачная жизнь, Йёста.

— О нет, госпожа майорша, она не будет мрачной, если мы только будем вместе. Богатые и веселые будут к нам приходить, также как и бедные. Нам было бы весело в этой хижине. Гостям вовсе не было бы хуже, если бы мы готовили угощение прямо у них на глазах и, не церемонясь, ели бы по двое из одной тарелки.

— Но какую пользу ты принесешь этим? Какую награду заслужишь?

— Для меня будет большой наградой, если бедняки будут помнить меня несколько лет после моей смерти. Немалую пользу я принесу, если посажу возле дома несколько яблонь, научу деревенских музыкантов играть мелодии старых мастеров, научу пастушков петь хорошие песни на лесных тропинках. Поверьте мне, госпожа майорша, я все тот же сумасбродный Йёста Берлинг, каким был. Я могу стать лишь деревенским музыкантом, но для меня этого достаточно. Мне предстоит искупить немало грехов. Плакать и каяться я не умею. Я хочу доставлять радость беднякам и в этом вижу свое покаяние.

— Йёста, — сказала майорша, — это слишком жалкая жизнь для человека с твоими дарованиями. Я хочу завещать тебе Экебю.