Михаил Янко - Литературное Зауралье

А как изменяется каторжник, занимаясь любимым делом! Кузнец Пальчиков совершенно преображается на работе, забывая на время об ужасных условиях, в которых он находится. Многие гордятся своей «вольной профессией», мечтают о том, что «выйдет срок» и они опять будут работать «на воле».

Наблюдения над «миром отверженных» приводят писателя к вопросу: что толкает людей на путь преступлений? Мысль о врожденной преступности человека он отвергает изложением биографий заключенных.

Многие каторжане, познав в прошлом царскую солдатчину, обиды и притеснения военного начальства, ожесточились и стали бродягами. Другие, как Юхарев, пострадали за бедноту, защищая ее от сельских мироедов. Третьи, подобно Годунову и Пенкину, обладая «природной неугомонностью и ненасытностью», не могли «примириться со спокойной и ровной действительностью», вступили в борьбу с ней.

В главе «От автора», появившейся во втором издании «Очерков» (1902 г.), обобщая свои наблюдения и собственные выступления в печати, Якубович писал: «По моему глубокому убеждению, не столькоприрода создает преступников, сколько сами современные общества, условия наших социальных, правовых, экономических, религиозных и кастовых отношений» [50] (Л. Мельшин) П. Якубович. «В мире отверженных». М., 1933, т. 2, стр. 352—353. .

Сильная сторона очерков Якубовича — в правдивом изображении жизни людей, отвергнутых обществом. «Когда я писал эту книгу, — признается он, — заветным желанием моим было все время, чтобы этот правдивый рассказ о жизни отверженцев был понят, как голос их адвоката и друга» [51] Там же, стр. 349. . Очерки будили критическую мысль, звали задуматься над несовершенством общественных и социальных отношений. Их пронизывает гуманная идея о неизбежном торжестве добра и справедливости над злом и произволом.

Однако писатель не видит реального выхода из нарисованной им страшной картины действительности. Рекомендуемый им способ перевоспитания преступников с помощью власти и силы любви утопичен.

Современники высоко оценили Якубовича-беллетриста. Находясь под впечатлением очерков, Чехов в письме к Л. А. Авиловой от 9 марта 1899 года писал: «Говоря о новых писателях, Вы в одну кучу свалили и Мельшина. Это не так. Мельшин стоит особняком, это большой, неоцененный писатель, умный, сильный писатель, хотя, быть может, и не напишет больше того, что написал» [52] А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем. М., 1949, т. 18, стр. 107. .

В Кургане П. Ф. Якубович написал несколько критических статей и опубликовал их в журнале «Русское богатство» под псевдонимом П. Гриневич. В газете «Восточное обозрение» он вел «Литературные беседы», подписываясь псевдонимом Аквилон. Эти статьи свидетельствуют о большом внимании писателя к современной поэзии, о горячей заинтересованности в судьбах русской литературы. Полемическая страстность критика сочетается в них с утверждением дорогих для него идеалов. Он внимательно исследует творчество современников, с гневом пишет о декадентской поэзии, утверждая право на жизнь лишь за гражданской литературой.

В Курган Якубович приехал поэтом с отчетливо выраженной тематикой и манерой письма. Здесь он написал и частично напечатал в разных журналах до 30 стихотворений. Большинство из них вошло в третье издание книги «Стихотворения» (СПБ, 1899). Формирование его поэтического голоса происходило преимущественно в неволе — в крепости, по дороге на каторгу и в каторжной тюрьме. Характерно, что из двухсот сорока стихотворений, написанных Якубовичем до курганской ссылки и позднее опубликованных, только сорок относятся к 1878—1884 гг., т. е. созданы до его заключения в Петропавловскую крепость. «Музой был мне сумрак каземата, цепь с веревкой — лиры были струны» [53] П. Я. (П. Якубович-Мельшин). Стихотворения, СПБ, 1910, т. 1, стр. 90. .

Так же, как юношескую лирику, стихи Якубовича времени пребывания под следствием и в каторжной тюрьме пронизывают гражданские мотивы. Это же в равной степени относится и к «курганским» стихам.

В глубоких контрастах проходит перед взором поэта жизнь. Стихотворение «Радость, влюбленная в солнце и смех» построено на противопоставлении радости и горя. Радость надменна и криклива, она «льнет к золоченым палатам», ей недоступно чувство сострадания. Горе людское ютится «в темных подвалах, мансардах глухих», среди голодных, больных и несчастных, среди тех, чьи «силы последние рвутся» [54] П. Я. (П. Якубович-Мельшин). Стихотворения, СПБ, 1910, том 2, стр. 57. . Метафорические образы радости и горя, идущие от устной народной поэзии, вскрывают глубокие социальные противоречия русской жизни конца XIX века.

Горькая и бесправная жизнь тружеников, влачащих бремя «нищеты и печали», изображается в «Песне труда». Требование лучшей доли вложено поэтом в уста тех, счастливее которых живут даже «волы, что пасутся, покончивши труд, птицы небесные, звери лесные…». В стихотворении звучит призыв «сомкнуться и потребовать: «Восемь часов для труда! Восемь для сна! Восемь свободных!» [55] Там же, т. 2, стр. 42. . Этот рефрен зовет обездоленных на борьбу за свои права.

Ярко выражена у Якубовича тема родины. Причем родина в его представлении — это не «край изгнанья», не «далекая чужбина», а тот «желанный, сверкающий юг», где течет «Днепр, утопая в вишневых садах». Искренние чувства изгнанника, мечтавшего о возвращении домой, в круг близких и друзей, слышатся в каждой строке стихотворения «Сон на чужбине».

Любовь к своей земле звучит в стихотворении «На родном рубеже», которым открывается цикл курганских стихов. В нем вылились и прорвались в слезах чувства, накопившиеся в душе поэта за время жизни «в краю чужом, угрюмом». На рубеже «полей родных» поэт воспринимает «невнятный шум» бора как «отчизны зов приветный». Долго находившийся в разлуке и пронесший сквозь невзгоды свое верное сердце, сын раскрывает свои чувства матери-отчизне:

Горячим призывом к юности, верой в то, что она поднимет и понесет дальше знамя борьбы, полно стихотворение «К молодости». Поэт приветствует юные силы, полные любви «к родной стране, к народной лучшей доле», несущие без колебания «народу в дар» свою свободу и жизнь. Этот могучий порыв захватывает и остывшее сердце поэта. И хотя его «челн погиб среди ревущих вод», он вновь видит себя в ряду борцов, «снова рад бесстрашно рваться к бою: «Вперед, друзья! Товарищи, вперед!». Как эстафету передает борец молодым свою заповедь: