Иван Стрельбицкий - Штурм

— Ночные действия ничего не дали нам. Села не взяли. Прошу помочь мне артиллерией. Вот у Тымчика лучше, ему ночью удалось ворваться в деревню.

Я сел к радиостанции и стал отдавать необходимые распоряжения о переключении частей артиллерии и «катюш» на поддержку дивизии Цаликова. Чанчибадзе же вскочил в «виллис» и помчался в село, которым ночью, по словам Цаликова, овладела дивизия полковника Тымчика. Расположенное на горке, оно было видно как на ладони. Когда машина приблизилась к селу, ее внезапно обстреляли из пулемета. Потом рядом разорвалась мина. Едва успел ловкий водитель развернуться, как на дороге начали рваться снаряды.

Через пять минут Чанчибадзе, разгоряченный и возмущенный, влетел в блиндаж и накинулся на Цаликова:

— Какой дурак тебе говорил, что село занято? Меня чуть не подстрелили, как куропатку, я почти оглох!

Комдив, стараясь быть сдержанным, ответил:

— Вы же сами мне ночью сказали, что Тымчик занял Ново-Александровку и пошел дальше.

Чанчибадзе сердито посмотрел на него, нервно передернул плечами, потом рассмеялся и заключил:

— На войне бывает и хуже!

Я не стал возражать Чанчибадзе, пожелал ему успехов, а сам отправился на наблюдательный пункт. По пути остановился в одной из колоний, недавно освобожденной от оккупантов. Там, под тенью старой акации, за столиком, сидели офицер-разведчик и два переводчика. Против них на высохшей траве расположились пленные офицеры. Судя по непринужденным позам, здесь шла оживленная беседа. При моем появлении пленные вскочили, вытянулись. Поздоровавшись, я спросил, накормлены ли они. Улыбаясь, некоторые из пленных поспешно показали котелки с остатками каши.

Офицер разведки доложил, что допрос окончен и пленные отдыхают перед отправкой в тыл, в офицерский лагерь.

— Как вы чувствуете себя в плену? — спросил я майора, человека в годах, с седыми усами.

— За эти сутки нас многое удивило, — непринужденно ответил тот. — Мы ожидали, что сразу же всех перестреляют, а вместо этого сытно накормили. Отношение хорошее, жаловаться не на что… Можно задавать вопросы?

Пленных интересовало, разрешается ли посылать домой письма? Дойдут ли они?

— Мы знаем, что русским пленным, находящимся в Германии, запрещено писать письма, — объяснил майор причину своих сомнений.

— Нам это известно. Однако мы переписку не запрещаем.

Из беседы с пленными мне хотелось узнать, какие меры предпринимают немцы для защиты от ударов советской артиллерии. Дело в том, что после переноса нашего артиллерийского огня в глубину противник в последних боях быстро отражал атаки пехоты пулеметными очередями. Старший лейтенант, ротный командир 336-й пехотной дивизии, самоуверенно утверждал, что наш артиллерийский огонь страшен только тем, кто находится на поверхности, а для солдат в траншеях и в блиндажах не опасен.

Дерзкая самоуверенность пленного офицера удивила меня, и я поинтересовался политическими взглядами собеседника.

— Я, как и мой отец, член национал-социалистской партии, — вызывающе резко ответил он.

— Как же вы, командир роты, не сумели отразить пулеметным огнем нашу первую атаку?

Мой вопрос задел фашиста за живое. Сделав несколько затяжек сигаретой, он сумрачно сказал:

— Не я, а мой сосед не отразил. Во время вашей артподготовки он спрятал своих солдат в блиндажи, а в окопе оставил только двух дежурных автоматчиков. Поэтому вы так легко и продвинулись вперед. А я давно изучил ваш метод ведения артогня, и у меня всегда большинство солдат сидят в траншейных нишах. Конечно, почти половина из них погибает. Но когда ваша артиллерия переносит огонь в глубину и пехота поднимается в атаку, оставшиеся в живых пулеметчики и автоматчики немедленно начинают обстрел.

Разоткровенничавшийся нацист, похваставшись двумя своими крестами и тремя ранениями, рассказал еще о некоторых хитростях, применяемых гитлеровцами во время наших атак.

И наконец, еще одна памятная встреча, какие не так часто бывают на войне. Это случилось 27 октября 1943 года, когда 2-я гвардейская армия сломила последнее организованное сопротивление врага на рубеже Тимашевка — Ново-Ивановка.

Перед наступающими войсками открылись манящие дали Крыма, а затем Херсон и Одесса. Волнующие вести по радио звучат почти каждый день. Под ударами войск Белорусского, 1, 2 и 3-го Украинских фронтов рушится «Днепровский вал» неприятеля. Освобождены Полтава, Кременчуг, Чернигов, Смоленск и другие города. Наконец на всем семисоткилометровом протяжении Днепра началось великое сражение. Во многих местах, в том числе и у Киева, захвачены плацдармы на западном берегу Днепра.

Впереди, по пятам врага, идут заранее подготовленные отряды: пехота на автомашинах, пушечная артиллерия и несколько танков.

Немецкие арьергарды настолько быстро отступали, что подчас наши полки теряли соприкосновение с противником. Войска растянулись колоннами по широким степям. Управление мы осуществляли по радио и на месте, выезжая в корпуса и дивизии. Передовыми отрядами управляли командиры дивизий и корпусов.

А погода становилась все хуже и хуже. Беспрерывные дожди сделали дороги непроезжими. Глубокие колеи заливались водой. Продвигались, и то с трудом, лишь «студебеккеры». Особенно доставалось артиллеристам — орудия утопали в грязи.

Однако настроение у фронтовиков было приподнятое. Население сел и деревень радостно встречало освободителей.

Все чаще стали перебегать к нам немецкие солдаты.

Как-то раз приехали мы к артиллеристам 33-й гвардейской стрелковой дивизии. Воздушная разведка донесла, что впереди на двадцать — тридцать километров противника нет. И вдруг слева порыв ветра донес до нас звуки ружейно-автоматной стрельбы. «В чем дело?» — заволновались артиллеристы.

Скоро все выяснилось. Оказывается, командующий 17-й немецкой армией генерал Еннеке послал из Крыма на помощь 6-й армии несколько батальонов, в том числе отдельный словацкий в сопровождении роты гитлеровцев. Словаки заночевали в деревне. Утром солдаты-словаки вместе с командирами приняли решение перейти на сторону Советской Армии и влиться в части Чехословацкой бригады генерала Свободы. Офицеры немецкой роты приказали открыть огонь по батальону. Словакам пришлось вступить в бой. Часть гитлеровцев перебили, остальные разбежались.

Вскоре в одну из частей 33-й гвардейской стрелковой дивизии словаки прислали парламентеров.

К приезду нашего офицера батальон уже сложил оружие.

На земле лежали австрийские штуцеры времен Франца-Иосифа. Вот какими допотопными винтовками снабжало гитлеровское командование своих партнеров. Сбросив каски и ранцы, словаки вздохнули с облегчением: кончилась позорная, ненавистная служба фашистам. Завидя наших бойцов, они радостно заулыбались. Чувствовалось, что исполнилась их заветная мечта.