Георгий Ипполитов - Деникин

К концу 1918 года деникинским войскам противостояла на Северном Кавказе группировка красных, насчитывающая, по данным Орджоникидзе, не менее 150000 человек.

В директиве Главного командования командованию 8-й армии от 26 ноября 1918 года отмечалось, что за последнее время 8-я армия запятнала себя позорным беспрерывным отступлением. В частях и соединениях процветали антисемитские настроения, хулиганство, бандитизм, игра в карты.

Добровольческая армия становится сильнейшей головной болью высшего военно-политического руководства Советской России. Троцкий на праздновании 1-й годовщины прихода большевиков к власти говорил:

«Сейчас пульс Советской республики бьется на Южном фронте. Мы обратились с призывом к Советам Петрограда и Москвы. В последние дни сотни трудящихся были отправлены на юг. Отправлены машины, карабины, пушки. Нам надо овладеть Доном, Северным Кавказом, Каспийским морем. Именно на Дону нужно разрубить узел контрреволюции!»

В тот период в связи с расширением масштабов борьбы меняется и характер военной деятельности вождя белых волонтеров генерал-лейтенанта Деникина, стиль управления войсками:

«Теперь открылась более широкая стратегическая работа начальника, и вместе с тем сузилась сфера непосредственного моего влияния на войска. Раньше я вел армию, теперь командую ею».

Изменение характера военной деятельности Деникина, стиля управления войсками отнюдь не означало, что генерал перестал бывать в первой боевой линии. Вот как описывает это Ю. Власов.

«Антон Иванович, несмотря на чин, почитает за долг бывать на передовой и показывать господам офицерам, что за люди ими распоряжаются. Прямо из штаба части — на передовую. Пули — роем, а только не гнется генерал. Должность такая — быть выше поклонов и приседаний. Возьмет у офицера трехлинейку, ремень зажмет в ладонь, чтоб не болтался. Офицер с земли смотрит и от этого несколько виновато дает выражением лица понять: лежит, но не трус. И вдруг генерал зычно, вовсе не интеллигентски подаст команду — на обе стороны за версту пойдет — и зашагает вдоль цепи. Господа офицеры снизу скалятся: по душе им такой Антон. Рожи у всех обожженные солнцем, худые, но бритые, подворотнички чистые…

А он перебросит винтовку (играет в руках, с юнкерских лет выучка) — и вдруг сгорбится, соберется, прижмет приклад к бедру. Не чувствует тяжести Антон Иванович, не винтовка в руках, а что-то невесомое. Только неуловимо опустит правую руку, нашарит кобуру и расстегнет: а на всякий случай, а не помешает…

И все: с Богом…

Обернется и также зычно на всю степь рявкнет:

— Знамя, знамя ко мне!

Протопают знаменосцы, с ними — знаменный взвод, у ассистентов шашки наголо. Знаменосец чехол сдирает, руки трясутся…

И вот оно! Захлопает, заполощется на ветру российское, трехцветное: бело-сине-красное!

И уже рев по степи — теперь не унять, дело сделано: пойдут, а если надобно — все и полягут.

И опять зычно поет на всю степь Антон Иванович:

— Примкнуть штыки!

Шагает по цепи, словно и пуль нет (а не отлита еще для него — знает определенно, есть такое чувство). За ним — веером штабные, а что делать… нельзя отставать… шашки поблескивают. Антон Иванович и не оборачивается, разве что метнет взгляд: как они там… А, не отстают! Раненый охнет. И глухо, мякотно завалится срезанный наповал: захрипит, заскребет каблуками землицу — и отлетела душа. Антон Иванович и не повернется — правила такие: война. Погоны не полевые — в золоте. Бей не спеша — и завалишь первого белого генерала, первее нет…

Да только генерал плевал на это, размашисто вышагивает, в обычной жизни вроде так и не выйдет. Все перед ним: степь, люди, — а ничего не видно. Всякий раз вот так — сколько не ходи…

Однако возьмет себя в руки, отрезвеет. Расцветет в улыбке — молодец молодцом.

Угроза гибели на каждом по-разному откладывается. У одних лица — кирпично-красные в сальной пленке пота, у других — белее снега. У одних глаза — суженные, ну, щелки, а не глаза; у других — выпученные, дикие, но у всех не лица, а маски, и губы бескровные.

Быстро, летуче крестятся. Не все, но крестятся. Он бы и сам перекрестился, да заняты руки. Ничего, у него с Господом ровные отношения… Чувствует: лицо — тоже чужое, вроде не свое. Полную грудь воздуха наберет и прокричит:

— В штыки, господа! За мной! За Бога и Отечество, марш!

И всей кожей примет (сам не оборачивается — нельзя это — этика тут своя), как заворочались, оторвались от земли люди.

И мат, обложной мат по всей цепи. Ярятся в крови господа офицеры.

Антон Иванович и сам ловит себя на том, что безобразно матерится, но сознание тут же опять отключается на чисто животные действия. Он набыченно, мешковато топает с винтовкой наперевес навстречу выстрелам, похожим на один несмолкаемый, очень громкий и какой-то ломано-скачущий звук.

А уж со всех сторон натужный дых и бессмысленные маски лиц. Теперь не остановишь — дойдут. Будут рвать руками, рубить, резать, колоть, мозжить прикладами… теперь не остановишь…

И со всех сторон рев — вовсе не „ура“, а рев, жуткий мат…

Пошли врукопашную…

Матерый был русак Антон Иванович».

Вот он, менталитет русского офицера! Презрение к смерти, доведенное порою до безрассудства…

Деникин постоянно ощущал, что, невзирая на всю сложность конкретной обстановки, есть еще один мощный враг — Германия. Он постоянно изучал разведдонесения агентурного центра «Азбука», основанного Шульгиным в Киеве, о дислокации кайзеровских войск, их переднем крае, изменении состава, сил и средств.

Особое внимание он уделял немецким войскам, базирующимся на Украине и в непосредственной близости к территории, подконтрольной Добровольческой армии. Верный союзническому долгу, вождь белых волонтеров считает себя в состоянии войны с Германией. Правда, это было чисто политическое решение, ибо боевых столкновений с кайзеровскими войсками не имелось.

По итогам 2-го Кубанского похода и после Деникин завоевал огромный авторитет в армии и обществе. Не случайно на Ясском совещании, где союзники решали проблемы вмешательства в дела России, охваченной Гражданской войной, Гришин-Алмазов заявил:

— Деникин является единственной надеждой всех государственно мыслящих людей.

Вокруг главкома Добровольческой армией начинают интенсивно группироваться антибольшевистские военные силы юга Росси.