Константин Неклютин - От Самары до Сиэттла

На первом заседании комитета мы попытались понять, что нас ждёт в будущем, и пришли к выводу, что хаос, вызванный революцией, поможет Германии оккупировать западную часть страны, и наши экономические связи с этими регионами будут оборваны. Поэтому мы должны обратить своё внимание на Восток и попытаться использовать возможности торговли с Туркестаном, Западной Сибирью и Уралом. Было рассмотрено несколько интересных и обнадёживающих предложений. Эта работа немного меня отвлекала от мыслей о трагедии в стране.

В конце января 1918 г. коммунисты заняли здание городской управы и изгнали эсеров - так вся власть была сконцентрирована в руках Военно-революционного комитета. Через несколько дней ко мне явились члены эсеровского городского правительства вместе с городским головой. Они сказали, что собираются тайно организовать сопротивление новой власти и хотят вооружить своих сторонников. Я им ответил, что это нужно было делать несколькими месяцами раньше, но, тем не менее, дал им несколько тысяч рублей на это дело.

22 января 1918 г. у меня родился сын.

Тут надо вернуться на несколько месяцев назад. Наша пекарня работала, несмотря на перерывы на митинги и общее снижение деловой активности. Доходы были хорошими, около 25 тыс. рублей в месяц. Разрешалось использовать только 300 мешков муки в день. Большевики стали пропагандировать идею, что если пекарня отойдет Советам, то её доходность можно будет увеличить вдвое, так как муки будет отпускаться гораздо больше. Это произвело впечатление на наших рабочих, но они ничего не предпринимали. Тогда Советы послали свою Красную гвардию для захвата пекарни.

Около 15-20 октября 1917 г., в воскресенье, красногвардейцы заняли нашу механизированную пекарню. Этим руководил Трайнин, один из большевиков, приехавших откуда-то в Самару. Пекарня была закрыта, и Трайнин послал ко мне солдат с требованием отдать ключи. Я отказался, сказав, что если они пришли грабить, то им не трудно взломать замки. Поначалу наши рабочие думали, что городское правительство пытается законно получить пекарню, но когда они увидели, что красногвардейцы просто взламывают замки, то поняли в чём дело. Они попытались сопротивляться, но безуспешно. Несколько человек были взяты под стражу. И я провёл весь вечер, названивая в милицию и пытаясь их освободить.

Это был пока период правления Керенского. Я обратился прямо к нему, но он был бессилен что-либо сделать, так же как и комитет по продовольствию. Несколько членов этого комитета отнеслись сочувственно к моим бедам и обещали хотя бы оформить документы на найм пекарни.

Пекарня начала работать, но за несколько недель оборудование вышло из строя, конвейер перестал работать. Новый управляющий нанял на работу сто женщин, которые были выстроены в ряд и передавали булки хлеба из рук в руки, работая вместо конвейера. Качество хлеба стало плохое, и его продажи упали. В конце концов пекарня была в состоянии израсходовать только сто двадцать мешков муки в день вместо обещанных четырёхсот. Но нехватка хлеба продолжалась, поэтому пекарня работала, и её охраняли вооружённые люди, так как у ворот уже было несколько столкновений. По ночам эта охрана, развлекаясь, стреляла в воздух.

В январе 1918 г. был подписан контракт о сдаче пекарни в наём, и у нас некоторое время был хоть какой-то доход. Но в феврале эсеры были смещены со своих постов, и выплаты нам прекратились. Чтобы закончить эту историю с пекарней, упомяну ещё один факт. От своего приятеля я узнал, что пекарню переоборудовали, вложив в это 400 тыс. рублей за пять месяцев, но она продолжала оставаться убыточной: вместо обещанных 100 тыс. рублей дохода в месяц, она приносила ежемесячно только убытки. Я не мог противиться соблазну и пошёл в пекарню. Заседание совета пекарни было в самом разгаре, заседало двадцать человек. Они разрешили мне присутствовать на этом собрании. Когда все дела были обсуждены, я попросил слова. Я напомнил об обещании стотысячного дохода после того, как “паразиты”, то есть мой брат Виктор и я, будут изгнаны из пекарни. Потом спросил, знают ли они о 400 тыс. потерянных рублей? Они знали об этом прекрасно. Тут я сделал заключение: если бы “паразиты” остались, то таких потерь не было бы. Ответом мне были тишина и опущенные глаза.

24 января 1918 г. мои родственники собрались у нас, чтобы отпраздновать день рождения моего сына. Моя квартира располагалась на втором этаже и занимала примерно треть его. Под нами находилась квартира моей матери и наша контора. Оставшиеся две трети уже были заняты “Коммунистическим клубом”, он разместился в больших комнатах, которые раньше служили для приёмов.

В середине вечера меня вызвали вниз. Там были две девушки, которые предоставили мандаты от Советов на заселение в квартиру моей матери. Они хотели переехать на следующее утро. Я спросил их, претендуют ли они также на имущество моей матери? Они были пристыжены и сказали, что им нужны только комнаты. Тогда я сказал, что нельзя же ожидать, что моя мать сможет переехать за одно утро из квартиры, где она прожила сорок лет, и попросил на переезд три дня. Одна из девушек заявила, что она уже заплатила за жильё и намерена переехать завтра. В конце концов, они согласились подождать и ушли.

Я пошёл в нашу пекарню и предложил испольнительному комитету перевести в комнаты матери их бухгалтерию, объяснив причины своей щедрости. Они были счастливы и решили переехать на следующее утро. Наши гости перенесли матушкину мебель наверх. К двум часам ночи всё было закончено, и в 7 утра мои бывшие рабочие начали перевозить и устанавливать свою мебель на новом месте.

На третий день девушки явились вновь и были выдворены комитетом. Они обратились ко мне за помощью. На что я ответил: “Вы выселили мою мать, рабочие - вас. Что же я, обычный человек, могу сделать для вас?” Так закончился этот инцидент.

Примерно в это же время, в феврале 1918 г. наш технический отдел ещё оставался в наших руках и был последней частью нашей собственности. Наш мукомольный завод был отобран ещё в ноябре 1917 г., а наши имения были разорены еще раньше, летом того же года.

Согласно советскому декрету, рабочие образовывали контролирующий комитет из трёх человек на каждом предприятии, но это якобы делалось для защиты производства. Когда рабочие увидели, что я не противоборствую им, они немного успокоились. И начали задавать мне вопросы, касающиеся дела. В конце концов, я обратился в городской комитет и сказал, что возможны два варианта: или рабочие сами будут вести все дела, а я умываю руки и полностью отхожу от дел, или же рабочий комитет остаётся формально, а все дела буду вести я по своему усмотрению. В последнем случае я буду стараться делать всё, чтобы платить зарплату в прежних размерах, если это будет позволять прибыль. На общем собрании рабочих я повторил эти предложения.