Николай Саблуков - Записки Н.А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя

Нельзя себе представить тех жестокостей, которым подвергнул нас Константин и его Измайловские мирмидоны. Тем не менее, дух полка нелегко было сломить и страх Константина, при одном упоминании о военном суде, неоднократно сдерживал его горячность и беспричинную жестокость. Своей неуступчивости и твердости, в это тяжелое время, обязан я тем влиянием в полку, которое я сохранил до конца моей службы в Конной Гвардии и которое спасло этот благородный полк от всякого участия в низком заговоре, приведшем к убийству Императора Павла.

В Царском Селе нас продержали около полутора года. Начальников наших постоянно меняли и нам было известно, что за всеми нами строго следят, так как считали нас якобинцами. Большинству из офицеров не особенно нравился наш образ жизни изгнанников, удаленных из столицы; но я лично не особенно грустил, так как, судя по слухам, доходившим до нас из Петербурга, там было, по-видимому, не совсем ладно и поговаривали даже, что Император опасается за свою личную безопасность.

Его Величество, со всем августейшим семейством, оставил старый дворец и переехал в Михайловский, выстроенный на подобие укрепленного замка, с подъемными мостами, рвами, потайными лестницами, подземными ходами, словом напоминал собою средневековую крепость à l’abris d’un coup de main.

Княгиня Гагарина оставила дом своего мужа и была помещена в новом дворце, под самым кабинетом Императора, который сообщался посредством особой лестницы с ее комнатами, а также с помещением Кутайсова.

Графы Ростопчин и Аракчеев, два человека, которых Павел раньше считал самыми верными и исполнительными своими слугами, были высланы в свои поместья. До нас дошли слухи, что граф Пален получил пост Министра иностранных дел и Главноуправляющего почтовым ведомством, сохранив вместе с тем должность Военного Губернатора Петербурга и, в качестве такового, оставался начальником гарнизона и всей полиции. Мы узнали, что все Зубовы, которые были высланы в свои деревни, вернулись в Петербург, а в месте с ними г-жа Жеребцова, рожденная Зубова, известная своею связью с Лордом Уитвортом , что все они приняты ко двору и сделались близкими, интимными друзьями в доме доброго и честного генерала Обольянинова, генерал-прокурора сената. Мы слышали также, что у некоторых генералов — Талызина [60] Талызин, Степан Александрович, Командир Преобр. п. с 1801 г. Уволен в отставку в 1802 г. Скончался в 1815 году. , двух Ушаковых, Депрерадовича и других — бывают часто интимные сборища, устраиваются de petits soupers fins, которые длятся за полночь и что бывший полковник Хитров, прекрасный и умный человек, но настоящий roué, близкий к Константину, также устраивает маленькие «рауты» близ самого Михайловского дворца.

Все эти новости, которые раньше были запрещены, доказывали нам, что в Петербурге происходит что-то необыкновенное, тем более, что патрули и рунды около Михайловского дворца постоянно были наготове.

Зимою 1800 года в дипломатических кругах Петербурга царило сильное беспокойство: Император Павел, недовольный поведением Австрии во время итальянской кампании Суворова 1799 года и образом действий Англии в Голландии, внезапно выступил из коалиции и, в качестве гроссмейстера мальтийского ордена, объявил Англии войну, которую собирался энергично начать весною 1801 года. В феврале того же года полк наш возвращен из царскосельской ссылки и помещен в Петербурге, в доме Гарновского. Генерал-майор Кожин [61] Генерал-адъютант Сергей Алексеевич Кожин назначен командиром Конной Гвардии 4 октября 1800 года и оставался в этой должности до 8 декабря того же года. , который во время нашей ссылки был назначен к нам в качестве строгого службиста, переведен в армейский полк, а генерал-лейтенант Тормасов [62] Тормасов, А. П. (1736–1819). Впоследствии Граф и Ген. от кавалерии. В 1812 году, командовал 3-ю резервною армиею. — превосходный офицер и достойнейший человек — сделан нашим полковым командиром, — милость, которую мы просто не знали чем себе объяснить.

По возвращении в Петербург, я был самым радушным образом принят старыми друзьями и даже самим гр. Паленом, генералом Талызиным и другими, а также Зубовыми и Обольяниновыми. Меня стали приглашать на интимные обеды, при чем меня всегда поражало одно обстоятельство: после этих обедов, по вечерам, никогда не завязывалось общего разговора, но всегда беседовали отдельными кружками, которые тотчас расходились, когда к ним подходило новое лицо. Я заметил, что генерал Талызин и другие подошли ко мне, как будто с намерением сообщить мне что-то по секрету, а затем остановились, сделались задумчивыми и замолкли. Вообще, по всему видно было, что в этом обществе затевалось что-то необыкновенное. Судя же по той вольности, с которой императора порицали, высмеивали его странности и осуждали его строгости, я сразу догадался, что против него затевается заговор. Подозрения мои особенно усилились после обеда у Талызина (за которым нас было четверо), после «petite soirée» у Хитровых и раута у Зубовых. Когда однажды, за обедом у Палена, я нарочно довольно резко выразился об императоре, граф посмотрел мне пристально в глаза и сказал: «J — f — qui parle et brave homme qui agit». Всего этого было достаточно, чтобы рассеять мои сомнения, и обстоятельство это глубоко меня расстроило. Я вспомнил свой долг, свою присягу на верность, припомнил многие добрые качества Императора и, в конце концов, почувствовал себя очень несчастным. Между тем, все эти догадки не представляли ничего определенного: не было ничего осязательного, на основании чего я мог бы действовать или даже держаться известного образа действий. В таком состоянии нерешительности я отправился к моему старому другу Тончи [63] Ник. Ив. Тончи (Salvator Tonci) (1760–1844). Известен более как исторический живописец и портретист. Написал несколько портретов, в том числе Державина (особенно известный), Императора Павла, гр. Ростопчина, княгини Дашковой, Цицианова, графини Потоцкой и др. Он был также известен как поэт и философ, излагавший свое оригинальное мировоззрение с итальянскою живостью и даром слова. Своим слушателям, увлекавшимся его учением, он говорил, что его система сближает человека с Творцом с глазу на глаз (le met nez à nez avec Dieu). (См. Pyc Архив 1875, кн. I стр. 306). , который сразу разрешил мое недоумение, сказав следующее: «Будь верен своему Государю и действуй твердо и добросовестно; но так как ты, с одной стороны, не в силах изменить странного поведения Императора, ни удержать, с другой стороны, намерений народа, каковы бы они ни были, то тебе надлежит держаться в разговорах того строгого и благоразумного тона, в силу которого никто бы не осмелился подойти к тебе с какими бы то ни было секретными предложениями». Я всеми силами старался следовать этому совету и, благодаря ему, мне удалось остаться в стороне от ужасных событий этой эпохи [64] Тончи был родом неаполитанский дворянин, прибывший в Россию в свите польского короля в качестве философа, поэта и художника. Это был чрезвычайно умный и образованный человек. Он любил меня, как сына, и смотрел, как, на своего воспитанника. Я много обязан этому почтенному человеку. Прим. автора. .