Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

Шанель хотела добиться того, на что никто до нее не осмеливался с такой откровенностью: она хотела, чтобы одежда больше не подчеркивала ни талию, ни бедра, чтобы женщины держались свободно и носили сильно укороченные юбки. Пуаре показал ножку? Шанель пошла дальше, открыв щиколотку. Пуаре ввел моду, позволявшую не затягивать талию до удушения? Шанель сделала лучше, ее модели вовсе не были приталенными. Она поступила так умышленно? Или, как утверждали некоторые, это было лишь следствием посредственного качества джерси? Вне всяких сомнений: Габриэль не могла поступить иначе. Впервые революция в женской моде состояла не в том, чтобы подчиниться фантазии, а прежде всего в том, чтобы, следуя неумолимой необходимости, ее упразднить.

Дело в том, что джерси трудно поддавалось обработке. При малейшей попытке заложить складки слишком слабый уток раздергивался. Другая бы на ее месте отказалась. Габриэль упорствовала. Упростить, иного решения не было. Платье-рубашка заканчивалось много выше щиколотки.

Тем самым Габриэль уничтожила движение, существовавшее на протяжении многих веков и с наслаждением подстерегаемое мужчинами в тот момент, когда женщина поднималась по лестнице: движение, которым она подбирала юбки. Исчезала целая эпоха — складок на корсаже и падавших каскадами вуалей на шляпах, эпоха Виши, Сувиньи, эпоха побед Адриенны.

Габриэль, уничтожая собственное прошлое, навсегда изменила облик улиц.

Таким образом, время той, что шла, «расстилая за собой длинный шлейф сиреневого платья» [34] Марсель Пруст . В поисках утерянного времени. Т.1. По направлению к Свану. М., 1992. , прошло. Теперь приходилось опасаться женщин со свободной походкой, которые одевались без посторонней помощи и раздевались мигом. Что касается тех — а их было немало, — кто испытывал ностальгию по усопшей красавице, они будут стенать понапрасну, словно Орфей. Восклицания Пруста «Увы!», «Какой ужас!» будут повторяться многократно. Но ни вздохи при виде платьев, которые, как писал он, «сделаны даже не из ткани», ни его грусть при виде женщин «заурядных» — ничто не могло воскресить госпожу Сван.

Новенькая могла обескуражить. Это была совершенно другая женщина, в одежде которой не было никаких намеков. Бесполезно было задавать ей вопросы. Правила игры были перепутаны сознательно.

Как надо было отнестись к моде, ключевые направления которой нельзя было отыскать в музее? Можно было сколько угодно блистать эрудицией, эта женщина превосходила воображение. И кому бы пришла в голову мысль искать истоки подобной реформы в глубине нищей провинции? Никто никогда не слышал, чтобы изыски моды брали свое начало в грудах щебня.

Исчезновение газет, посвященных моде [35] «Газетт дю бон тон» и «Журналь де дам э де мод» перестали выходить в 1914 году. , объясняет тот факт, что открытая щиколотка до конца первой мировой войны была привилегией одних парижанок. Только в 1919 году они осознали, что заниженной талией и прямыми пальто сильно удивляли иностранных визитеров.

То, что они носили, сразу стало Модой.

История француженок, бывших в мрачные годы несчастий прообразом будущего, — один из парадоксов истории. Сами того не зная, они предвосхитили шумную юность мирного времени.

На улицах Америки в 1916 году не было видно ни одной ножки, юбки по-прежнему прикрывали каблуки. И чтобы лучше в этом убедиться, достаточно посмотреть на фотографию, сделанную в 1917 году, где члены «Космополитен клаб» запечатлены все вместе в Нью-Йорке. Лодыжки едва видны из-под платьев.

В данном случае мы имеем дело с трудноразрешимым противоречием, ибо впервые имя Шанель появилось как раз в американской прессе.

В 1916 году «Харпер’з Базар» впервые воспроизвел одну из моделей Габриэль, с трудом поддававшуюся описанию. Это было платье, которое можно было определить только с помощью последовательных отрицаний. Но оно великолепно ложилось на карандаш, ибо линии его были прямы и чисты.

Это было платье из коллекции Биаррица. Предназначенное для красавиц-заказчиц Антуанетты, оно обладало бесспорным очарованием, но в нем совершенно не чувствовалось аромата предвоенной эпохи. Ни фиалок на корсаже, ни тем более орхидей, и по понятной причине: корсажа не было. Ни рюшей, ни оборок у ворота, ибо его, как и корсажа, не существовало. Платье, словно от удара саблей, было раскроено буквой «V», верх напоминал жилет мужского покроя, сквозь отвороты которого — о, дерзость! — виднелась голая шея, и не только шея. Ни пышных рукавов, ни кроя «кимоно», любимого Пуаре, рукав обтягивал руку, словно чулок, от плеча до запястья. Ни вуалей, ни зонтиков, а на шляпе с широкими полями и облегающим донышком, делавшим головку маленькой, не было ни одной из деталей, до недавнего времени составлявших славу шляп, — ни ножом торчавших кверху перьев куропатки, ни развесистых страусиных перьев. Шляпу украшал узкий и плоский жгут в виде ленты… С той только разницей, что жгут был из соболя, и, что бы там ни думать об этой детали и как бы ее ни судить, никогда не было видано, чтобы женщина носила меха подобным образом. Что касается талии… Но кто говорит о талии или поясе? Скользя вокруг бедер, длинный шарф в цвет платья реял, словно командирский стяг.

Обескураженные отсутствием привычных деталей и тем не менее восхищенные, американские редакторы приветствовали платье короткой подписью, гласившей: «Chanel’s charming chemise dress» [36] Очаровательное платье-сорочка Шанель. .

Габриэль пришлось ждать четыре года, чтобы французская пресса отнеслась к ней с уважением.

Это время понадобилось стране, чтобы вновь обрести вкус ко всему суетному.

Ни слова о Шанель, ни одной воспроизведенной в журналах модели до 1920 года.

Трудно представить себе, какое впечатление произвела на Шанель начинающаяся известность по ту сторону Атлантики. Была ли она хотя бы извещена о ней? Трудно ответить с уверенностью. «A charming chemise dress»… Узнать о таком признании было бы ей приятно. Но прикрывшаяся нейтралитетом Америка была такой далекой…

Какое представление о Соединенных Штатах было у Габриэль в 1916 году? На этот счет у нее сложилось вполне определенное мнение: поскольку она любила Боя, то и думала точно так же, как он. Бой же по этому поводу думал точно так же, как Клемансо. Иными словами, подобные ему сторонники войны до победного конца выступали против президента Вильсона и его лозунга о мире без победы. Разве допустимо было говорить о подобной возможности летом 1916 года, когда наконец остановили немцев под Верденом? И вот вам, в Берлине посол Соединенных Штатов заявил, что никогда германо-американские отношения не были так хороши. Удачно же он выбрал время! Можно ли было ожидать, чтобы представитель президента Вильсона вдруг оказался в рядах русских или немецких революционеров и проповедовал те же взгляды, что и анархист Альмерейда? Пораженцы, предатели, негодовал Клемансо, ставленники немецкой пропаганды! Когда наконец правительство решится принять жесткие меры? Пусть начнут расследование и пусть все узнают, кто финансирует этого Альмерейду. Три любовницы, три резиденции, три автомобиля, не слишком ли много для журналиста, который всего несколько месяцев назад нищенствовал? И вот летом 1916 года он является в Параме, с вызывающе яркой любовницей, лакеем-испанцем и шофером-негром. Это было слишком. Клемансо не колеблясь публично обвинил министра внутренних дел. Кто дает подобным типам деньги? Отвратительный Мальви, разумеется… и его клика пораженцев. Тон накалялся. Бой и его окружение забыли о charming chemise dress и лаврах Габриэль.