Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

Внешне в изобретении «Шанель номер 5» нет никаких загадок, это плод совместных усилий Габриэль и Эрнеста Во, предоставившего к ее услугам свои удивительные познания. Те, кто был и остается заинтересован в создании легенды, главную роль, разумеется, отводят Габриэль. Ничто так не способствует продаже духов, как волшебная сказка, когда рождением загадочной жидкости ведают красавица-фея и склонившийся над своими ретортами алхимик, которому все подвластно. Фея столь же сведуща в деле, как и алхимик. Она решает, командует, а при необходимости добавляет своей властной рукой щепотку того или же приказывает убрать капельку сего. Легенда тут же используется в рекламных целях, и духи запущены на рынок.

На самом деле все было не совсем так. Разработка «Номера 5» осуществлена все-таки Эрнестом Бо, хотя последнее слово было за Габриэль, которой он представил на выбор четыре-пять смесей. Все происходило в атмосфере достаточно смутной, напоминавшей тайные интриги, предшествующие дворцовым переворотам, а то, что в дело были замешаны духи, напоминало захватывающий сюжет сказки из «Тысячи и одной ночи». История была полна махинаций, неожиданных развязок и постыдного сообщничества. Чего только не было в сценарии! Даже сенсационное исчезновение одного из лучших химиков фирмы «Коти». Перебежчик унес с собой плод многолетних изысканий: формулу духов, которые фирма «Коти» не решалась пустить в продажу, так дорого было их производство. Это явилось одной из причин, заставивших химика перебежать на сторону врага: он боялся, что, его изобретение никогда не будет использовано. Более чем вероятно, что он тут же передал формулу Габриэль. Кто был этим химиком? Ушел ли он от «Коти» по собственной инициативе или его купили? Звали ли его Эрнестом Бо? Поскольку расследование упирается в стену непроницаемого молчания тех, кому известна правда, нам придется отказаться от попыток выяснить это. Но существует непреложный факт: примерно через семь лет фирма «Коти» выпустила духи, похожие на смесь Шанель, словно близнец. Несмотря на успешную продажу, «Aimant» не нанес Габриэль вреда. «Шанель номер 5» был уже на орбите.

Флакон Шанель был полной противоположностью декоративных флаконов ее конкурентов, делавшихся обычно в форме амуров, урн, украшенных зубчиками и цветочками, ибо парфюмеры по-прежнему верили, что вычурность — аргумент в пользу успешной продажи. В стеклянном же флаконе с четко очерченными углами, пущенном в оборот Габриэль, замечательным было то, что он заставлял воображение приспосабливаться к новой знаковой системе. Желание вызывало уже не вместилище, а содержимое. Не предмет определял желание купить, Шанель обращалась только к чувству, к обонянию: золотая жидкость, заключенная в прозрачный хрустальный куб, была видна и должна была вызывать желание.

Можно было бы также многое сказать о графической четкости этикетки, по сравнению с которой прежние вычурные, замысловатые линии казались старомодными, о строгой гармонии оформления, основанной на контрасте черного и белого (черное, опять черное), наконец, о названии, состоявшем из одного слова Шанель в соединении с сухой цифрой и брошенном со всего размаха в витрины, словно властный приказ: «Ставьте на пять».

Что значил этот язык цифр? На прохожих он производил впечатление колдовства. А что означала одинокая аббревиатура в центре черного круга на печатке, скреплявшей горлышко? Две переплетенных буквы С? Кто после смерти Жюлии и Антуанетты мог знать, что скрывали эти знаки? Кто, кроме них, знал о прошлом Габриэль и смог бы вспомнить о мании ее севеннских предков метить все своими инициалами или о таинственных рисунках на полу в Обазине? Никто. Жребий был брошен. Даже если соперники Шанель и выпустили в продажу разные там «Китайские ночи» и «Лукрецию Борджиа» (духи Поля Пуаре), что это изменило? «Шанель номер 5» поставил на самые дурманящие находки конкурентов позорное клеймо — «вышло из моды» [64] Ролан Барт. Система моды. .

На следующее лето Габриэль не поехала ни в Монте-Карло, ни в Биарриц, а сняла виллу в Мулло, возле Аркашона. Белый дом назывался «Ама Тикья». У стен сада плескалось море.

За два месяца, что она провела там, ее мало кто навещал. Дмитрия и Габриэль не тревожили в их одиночестве. Рыбачья лодка каждое утро отвозила их купаться. Возвращались поздно, пропустив час завтрака. Верный Жозеф и его жена Мари занимались домашним хозяйством. Габриэль привезла с собой собачью свору в полном составе.

Море, солнце, прогулки по окрестностям, что еще? Краткий визит близких друзей Дмитрия, князя Кутузова, его жены и двух их дочерей, которые прошлой зимой тоже жили в «Бель Респиро». Габриэль нашла Кутузову работу. Он будет одним из главных служащих ее торгового дома в течение пятнадцати с лишним лет. Но за исключением этого визита, помимо моря и купаний, ничего или почти ничего.

Такой отдых настолько был не в духе Габриэль, что надо отметить его исключительный характер. Это были самые долгие каникулы в ее жизни и единственные, которые она провела подобным образом. Впоследствии ее видели только на людных курортах, и дома, в которых она жила, где бы они ни находились, всегда бывали полны народу.

Кажется очевидным, что тем летом, под солнцем Мулло, Габриэль и Дмитрий довольствовались друг другом. Можно ли представить себе более странную пару? Дочь ярмарочного торговца-зазывалы, продолжавшего где-то во Франции расхваливать кумушкам свой товар, продавая с шаткой тележки подтяжки, носовые платки по два франка за дюжину, завязки для фартуков, полульняную ткань, и внук Александра II, племянник Александра III, кузен царя Николая II, он, чьи черты проступали в лицах, изображенных на марках, банковских билетах и монетах тех стран, где правили еще его родственники. Дмитрий был похож только на членов королевских фамилий.

Попытались они хотя бы все сказать другу другу? Рассказала ли она ему о своем убогом детстве, о смерти матери, о бросившем ее отце? А он, у которого мать умерла в родах, что он ответил ей? Что понимает ее, потому что в том же возрасте перенес похожее горе? Ибо в детстве на его долю выпали поразительные невзгоды.

Сосунком в кружевном платьице он запечатлен на первой своей фотографии на коленях у почти столетней великой княгини, своей прабабки, фотографу было поручено сделать семейный портрет, который занял бы почетное место в доме у всех Борисов, Кириллов, Павлов и Константинов императорского двора, поэтому он заставил младенца склонить головку к плечу царицы, его бабушки, Ольги Греческой, а поскольку полагалось, чтобы мать младенца, хотя и умершая, присутствовала на фотографии, в маленькую ручку Дмитрия всунули медальон с изображением усопшей. Никто и не подозревал, что через колечко медальона была пропущена длинная нить, которую держала невидимая няня.