Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

— Во всяком случае, — говорила она, — люди в Англии устроены не так, как мы. Можете вы себе представить, чтобы кто-нибудь из семьи Ноай носил лошадиное имя? Чтобы Ноай звался Епинар, Бириби, Жюжюбье или как-нибудь в этом роде? Тогда как в Англии… В общем, подобного рода вещи случаются в Англии чаще, чем во Франции, и там не обращают на это внимания.

Вендор часто рассказывал Габриэль, что, когда современники пели деду дифирамбы — будучи пажем при короновании Виктории, он из вежливости умер за тринадцать месяцев до нее; в течение пятидесяти лет, занимая место в парламенте, сумел выказать себя в достаточной степени либералом, чтобы удивить своих собратьев, но при этом вел себя с достаточным юмором, чтобы обеспечить себе их уважение; он с успехом выступал то в защиту армянского меньшинства, подвергавшегося преследованиям со стороны турок, то вносил законопроект в поддержку продавщиц магазинов, с тем чтобы они получили право пользоваться стульями и чтобы сидячее положение не воспринималось как оскорбительное покупателями, и, несмотря на ожесточенные споры, герцог выиграл дело, получив порядочное большинство, — все это на самом деле меньше послужило его славе, чем то, что, повинуясь некоему высшему инстинкту и застав врасплох мир скачек, он потратил неслыханную сумму в 14 000 гиней и купил Донкастера, эталон, который в конюшнях Итонхолла произвел на свет целое потомство непобедимых лошадей. Первый герцог Вестминстерский был также Главный конюший королевы Виктории, и этот титул столь же много значил в глазах общественного мнения, как и то, что носитель его друг Гладстона. Все бескорыстные поступки герцога, все больницы и церкви, построенные на его средства, были забыты, но знаменитой стала тысячекратно повторенная фраза, сказанная несравненным предком американскому миллиардеру, которому он отказался продать Вендора:

— Во всей Америке не хватит денег, чтобы купить такую лошадь.

Как в эпоху весьма строгого этикета первый герцог Вестминстерский сумел убедить монархов, которых он принимал у себя, согласиться на то, чтобы среди его приглашенных находилась лошадь? Вопрос, который задавал себе не только его внук. Ибо в тот день, когда дед давал прием на открытом воздухе в честь золотого юбилея королевы Виктории, самым заметным было появление не принца Уэльского, не наследного принца Пруссии, не короля Дании, не королевы Бельгии, не королевы Гаваев в забавных нарядах и даже не красавицы госпожи Альбани, знаменитой певицы, а Ормонда, лошади века, родившейся от Вендора и Лили Агнес, продолжавшего по отцу знаменитую линию Донкастера, а по матери — линию Макарони, Ормонда, чье потомство маленький Гросвенор знал лучше, чем собственную генеалогию, и которому специальным разрешением лорда-мэра Лондона было разрешено пересечь Сент-Джеймский парк, а потом Грин-парк, дабы избавить его от неудобств транспорта. Вычищенный, выхоленный, завитой, с точеной грудью, безукоризненной линией спины, выказывая почтение коронованным особам, в меру и тактично поигрывая своими удивительно мощными ногами, Ормонд, не посрамив себя, прекрасно держался в центре газона и, не заставляя себя упрашивать, хрустел цветами, которые ему предлагали самые знатные дамы Англии в платьях и лентах по моде осени 1877 года.

Всякий раз, когда Вендор вспоминал о своем замечательном деде, ему казалось, что замогильный голос кричит ему: «А что сделал ты? Что ты сделаешь с нашим именем?» Ибо в момент встречи внука с Габриэль предок продолжал давить на него всем грузом своих викторианских добродетелей. И это была боль, не утихавшая со временем. Прошло четверть века с того дня, когда Вендор в Южной Африке получил известие о смерти деда и узнал о трауре в Чешире, о закрытых магазинах, о приспущенных флагах, о похоронном звоне колоколов, о речах, оплакивавших смерть самого крупного филантропа, которого когда-либо знала Англия, о двух, одновременно отслуженных панихидах — в Честере и Вестминстерском аббатстве в присутствии королевской семьи. Прошло четверть века, но ничто не изменялось для Вендора. Как будто, испустив последний вздох, герцог Вестминстерский еще сильнее заставил внука ощутить свою недостойность, и всю жизнь Вендор не мог простить себе, что не сумел стать ровней великому и доброму человеку, которого к последнему прибежищу провожало подразделение полка, с 1797 года всегда полностью состоявшего из людей Вестминстера. Провожало без Вендора… Ибо дело было еще и в этом. Шла бурская война, и Вендор находился в Африке… Он не увидел маленькую неожиданную записку, написанную рукой деда: «Никаких цветов», не увидел букет бессмертников, который по просьбе старой толстой королевы, его приятельницы, стал исключением. К цветам, лежащим на гробу, была приложена карточка: «В знак уважения и почтения от Виктории, королевы», но Вендора не было. И это тоже лежало на нем грузом… Вендора все время оттесняли в прошлое, к его первым переживаниям.

Говоря о том, что втайне терзало любовника, Габриэль Шанель употребила одну из тех формул, на которые она была мастерица:

— Надо было знать, чем был его дед, чтобы понять, чем Вендор не был.

Но сказать, что дед превосходил его во всем [92] Биографию первого герцога Вестминстерского Шанель рекомендовала в качестве чтения писателям, которых она пыталась заставить написать ее мемуары. О появлении этой книги она узнала от Луизы де Вильморен. , что у него было больше почестей, больше успехов, больше богатства, больше лошадей и больше побед, чем можно себе представить, — четырежды выигранное дерби! — значило приподнять покров лишь над малой частью драмы, переживаемой внуком.

Главная беда состояла в том, что у деда было больше детей, чем у всех его современников. Пятнадцать от двух жен: первая была его кузиной, вторая, моложе на тридцать два года, — сестрой его зятя, таким образом, первый герцог Вестминстерский, в возрасте пятидесяти восьми лет, стал свояком собственной дочери… У Вендора же от двух браков было только две дочери и один наследник мужского пола, умерший в возрасте четырех лет от аппендицита. Найти женщину, которая помогла бы ему забыть эту смерть, это горе, стало одной из навязчивых идей Вендора.

Эта женщина должна была обладать одновременно качествами любовницы и жены, она должна была быть достаточно пылкой, чтобы победить его скуку, достаточно умной, чтобы прощать ему неверность, достаточно преданной и плодовитой, чтобы наградить его многочисленным потомством. Он ее так и не встретил. Существовала ли она? Те, что, казалось, подходили для этой роли больше всего, нагоняли на него смертельную тоску. Он бежал их. Те, на ком он женился — всякий раз искренне желая никогда больше не разводиться, — не дали ему детей. Поэтому он был женат четыре раза. Разочаровавшись во второй раз, он чувствовал себя уязвленным, и, говоря по правде, обкраденным. Ему предлагали только поддельное счастье. Этого оказалось достаточно, чтобы разочарованный и изумленный, как почетный гость, которому жизнь внезапно отказала в лучшем месте за столом, Вендор стал вести иной образ жизни, нежели было принято в его среде. Но если его поведение и противоречило британскому истэблишменту, то это никогда не касалось ведения дел, а только выбора друзей.