Борис Ширяев - Кудеяров дуб

— Ишь, что удумал, стервец! Головастый он, его мать! — выругался Вьюга, шагнул к постели, отбросил лежавшую в изголовье розовую ситцевую подушку и сунул в карман черневший под ней пистолет. Потом надел бушлат и проверил во внутреннем грудном кармане.

— Ну, топаем? Или нет, обожди. Вместе сейчас выйдем. Он подошел к лампадке, не глядя, пододвинул рукой ближний стул на место, с которого встал и отошел вглубь комнаты отец Иван. Стал на стул и снял икону с гвоздя.

— Втрех пойдем. С ним, с Помощником Скорым.

Вьюга подсунул образ под бушлат и туго подтянул поясом. Проходя мимо Арины, даже не взглянул на нее.

Хлопнула наружная дверь. В темном углу снова злобно завизжали крысы. У них, видно, шла драка.

Из сеней потянуло холодом и страхом.

— Отец Иван, где ты?

Арина оглядела все забитые сумраком углы. Старика там не было. Не в силах вынести одиночества, она метнулась в сени. Там тоже пусто, и дверь не заперта на щеколду. Выскочила на улицу. Пусто. Тихо. Лишь где-то далеко выла собака.

Мишка и Вьюга быстро шли вниз к вокзалу по погруженным во тьму улицам. Город молчал, словно сжавшись в испуге перед неведомым. Только с главной улицы доносился шум проходивших по ней автомашин.

При быстрой ходьбе Вьюга заметно хромал, но не только не отставал от Мишки, а временами даже понукал его. На ходу он ворчал, как сердитый кобель над костью.

— Ловко обмозговал, черт. Сейчас все пути гружеными составами забиты. Их всех враз полымем охватит. Специалист! Что ж, он тоже брат, говоришь? Такую братию до корня истреблять надо. Теперь не уйдет, шалишь.

Дошли до станции. Ее двери были наглухо заперты и окна темны. Только в одном, вероятно, в окне дежурки, голубел невидимый с самолетов свет. Но у дверей темнели бесформенные кучки сбившихся на своем багаже, тесно прижавшихся друг к другу людей. Слышался детский плач.

— Сегодня только погрузка шла. Отправка завтра с утра начнется. У немцев на всё свой образец, — сказал Миша, — на все свой порядок.

— Завтра весь их порядок поломают. Как народ попрет, кто его удержит? Струмент при тебе?

— Какой струмент?

— Ясно, не плотницкий. Пушка и что там еще у тебя есть?

— Всё в порядке. Пистолет и еще финка покойника Броницына.

— Ты проверь. Зря палить мы не будем. Дело неверное. Какие мы с тобой стрелки? Действуй лучше втихую. К тому же и немцев тоже остерегаться надо: сбегутся на шум, захватят нас с оружием, тогда доказывай, кто ты есть. Время горячее, как раз сам пулю слопаешь. Теперь на пути нам, что ли, сворачивать?

— Налево. Только пакгаузы дальше обходить надо. Там немецкий пост.

— Вали передом.

Обогнув длинное здание пакгауза и примыкающие к нему навесы, Вьюга и Миша нырнули под вагон. Там Вьюга присел и прислушался.

— Патруль идет. Нишкни. Пропустим мимо, — надавил он рукой на плечо Миши.

Шаги стали слышнее. Донеслось несколько непонятных слов. Миша из-под вагона видел ноги проходивших солдат.

— Теперь прошли, — выждав, когда скрёб немецких сапог совершенно затих, шепнул Вьюга, — айда дальше.

Пронырнули еще под три цепи вагонов. Миша осмотрелся и повел дальше. Пронырнули еще под две.

— Тормози, — толкнул он Вьюгу локтем, — пришли. Вот эти самые и есть наши типографские вагоны. Подлезем под них и осмотримся. Напротив, у цистерны тоже пост.

Оба снова подлезли под вагон, и присели там, впиваясь глазами в темноту.

— Как раз на место вышли, — шептал Миша. — Вон и обе цистерны белеют. Часовой между ними стоит, а мы сторонкой обойдем. Не увидит.

— Ползи на карачках.

Проползши по снегу метров тридцать, Миша привстал и огляделся. Верно. Цистерны белели сзади, а впереди смутно вырисовывалась темная крыша навеса над старым нефтехранилищем.

Над станцией неожиданно вспыхнул полевой прожектор, бросил на снег колеблющиеся тени вагонов, переполз за пути, задержался на крыше навеса над старым нефтехранилищем и, постояв так секунду, медленно вернулся обратно на пути. Но за эту секунду Миша успел ясно рассмотреть быстро укрывшуюся под парапет от лучей прожектора фигуру.

— Здесь он! Уже орудует! Аида!

Не дожидаясь, пока сноп лучей прожектора уйдет совсем за вагоны, Миша вскочил и побежал к навесу, ощупывая в кармане рукоять финки.

— Вовремя поспели! — выхрипнул сзади него Вьюга.

Миша бежал впереди хромого, но за несколько шагов до навеса споткнулся и упал. Под его рукой скользнуло лицо лежащего человека, его нос и зубы, залепленные чем-то теплым и слизким.

Миша привстал на руках и при последних лучах рассеянного света успел рассмотреть под собой тело в русской шинели с белой полицейской повязкой на рукаве. В то же мгновение на него самого кто-то навалился сверху.

Оттолкнувшись разом руками и коленями, Миша встряхнулся, кинул с себя навалившегося и сам налег на него плечом и грудью. Теперь он был сверху, но две руки крепко сжимали его горло, умело надавливая на артерию и кадык. Миша тряс и мотал головой, пытаясь вырваться, давил руками плечи лежавшего под ним. Не помогало. Клещи на горле сжимались все сильнее, дыхание пресеклось, от боли в глазах замелькали желтые и красные круги.

Отпустив одно плечо лежавшего, Миша вытянул из кармана финку, зубами сорвал с нее кожаные ножны и, собрав последние силы, два раза ударил ножом туда, где инстинктивно чувствовал горло врага.

Клещи разжались.

Миша глотнул, сколько мог, воздуха и, захлестнувшись кашлем, сотрясался всем телом. К горлу подступала тошнота, к глазам — слезы. Но он видел сквозь них, как, обхватив друг друга руками, Вьюга боролся с чекистом у парапета. Что это Прилукин, Миша знал, и всё то существо рвалось к борьбе с ним, но кашель тряс и корежил его тело, не давая сдвинуться с места.

— Врешь, не уйдешь! — хрипел Вьюга, охватив руками врага и ловчась дать ему подножку.

Не удалось. Прилукин устоял и сам налег на Вьюгу, давя грудью на него сверху. Он осиливал. Оба переминались с ноги на ногу, топчась на месте, словно танцуя.

Спина Вьюги всё сильнее и сильнее отклонялась назад в направлении парапета. Миша видел, как, поняв, что ему не переломить более сильного и тяжелого противника, Вьюга стал отходить сам к парапету и неожиданным рывком бросился на него спиной.

— Врешь, не уйдешь, Каин… — донеслось до Миши его хриплое, рычание.

Это были последние слова Вьюги. Лежа спиной на борту ямы, он продолжал крепко держать чекиста, потом разом оттолкнулся обеими ногами, высоко взмахнул ими вверх и вместе с ним перевалился в яму.

Всплеска от упавших тел Миша не слышал. Морозная нефть густа. Она не плещет, а молча, как болото, заглатывает.

Миша обеими ладонями растер горло и, все еще сотрясаясь в кашле, подошел к яме. Заглянул в нее. Подступавшая почти к самому верху черная гладь густой нефти была спокойна. Ни одного волнистого круга не скользило по ней. Миша снова растер себе горло и, сдавив ладонями виски, напрягся, собирая мысли.