Борис Ширяев - Кудеяров дуб

«Теперь что делать?»

— Иди… — услышал он позади себя тихий и вместе с тем властный голос. — Подними, что перед тобой, и неси его… Иди!

Не пытаясь даже узнать, кто говорит, Миша послушно нагнулся и пошарил по снегу около своих ног. Нащупал какую-то доску и поднял ее.

Луч прожектора вернулся к последнему ряду вагонов и дальше, за цистерны, не пополз. Но в его отраженных снегом отблесках студент смог рассмотреть поднятое им.

— Образ, что у Вьюги над лампадкой висел. Вот что это…

— Иди… — снова прозвучал позади него голос. Миша оглянулся. В темноте белела борода отца Ивана.

— Иди!

— Куда?

— Он, за русскую землю молельник, укажет. Иди.

Миша повернулся и тихо побрел к вагонам, не раздумывая, не пытаясь даже понять, куда идет.

— Со святыми упокой, — донесся до него от нефтяной ямы бесконечно скорбный и вместе с тем исполненный радостной надежды напев, — идеже несть болезнь, ни печаль…

Перед вагонами в голове студента прояснело. Он оглядел ближайший из них. Это был классный. Все окна в нем были темны. Из трубы соседнего, в котором размещалась армянская семья, выскакивали стайки желтых искр.

«Спят, не зная, как близко от них прошла смерть. А если бы?..»

Миша представил гигантский столб пламени над цистернами. Фонтан огненных хлопьев осыпал тесно сгрудившиеся составы. Из них выскакивали объятые ужасом, обгоревшие люди.

«Вьюга выкупил их у смерти. Своею жизнью выкупил. Отслужить мне народу надо, говорил. Теперь отслужил».

Миша полез под вагон и больно стукнулся головою о буфер. Боль прогнала из головы последний туман. Он остановился в узком проходе между составов и собрал рассеянные мысли.

«Надо сконцентрироваться, логически, как в алгебре, думать, — приказывал он сам себе, — так, так вот. Значит, теперь без Вьюги остались и, следовательно, в городе делать нечего. Да и ребята, наверное, растеклись, кто куда, как Таска. Значит, значит, надо самому подаваться. В колхоз, конечно. Для начала хотя бы на Деминский хутор, а там видно будет. Провожу завтра поезд и махну туда прямиком. Точка!»

Вокруг стало как будто светлее. Миша засунул за пазуху образ, который всё еще держал в руках, и тут только вспомнил о старом священнике.

«Откуда он вдруг взялся? Должно быть, за нами от дому шел. Только мы второпях не слыхали. Удивительный поп! Даже, пожалуй, чудесный какой-то. Сказал: „Он укажет“. Ну, что ж! Всё возможно…»

Миша пощупал за пазухой образ и полез обратно под тот же состав.

«Прямиком на шоссе лучше выйду и по нему обойду станцию. Чего там под вагонами елозить. Крюк, правда, но спешить мне некуда».

Перейдя пустырь, он прошел между похожими друг на друга, как пальцы рук, домиками железнодорожного поселка и свернул на трассу. Сзади, со стороны степи, послышался мерный стук копыт о мерзлую землю.

«Верховые, прислушался Миша, колес не слыхать. И много. Кому бы это быть? Может, табун гонят? Только откуда такому табуну взяться? Не менее, как полсотни коней».

На шоссе было светлее, чем между составами, и студент скоро различил надвигавшуюся на него темную массу всадников. Вот и ее передовой поравнялся с ним.

— Что за человек — отзовись? — не задерживая шага коня, окрикнул он Мишу.

— Из города! Теперь домой иду, — ответил Миша и сам повернулся к верховому, голос которого показался ему знакомым.

Луч карманного электрического фонарика резанул ему глаза.

— Ты, шпингалет? Где тебя черт по ночам носит? По девкам, наверное, шалался?

— Середа! — воскликнул Миша.

— Он самый в полном своем составе! — ответил всадник.

Теперь Миша и сам различал уже черты знакомого лица, надвинутую на правую бровь кубанку, бурку с завернутой назад левой полой и торчащее из-за нее дуло винтовки.

— Куда продвигаешься? — спросил он, идя рядом с конем Середы и придерживаясь рукой за путлище его стремени.

— Не видишь разве, что сотня при полной боевой? Ясно-понятно, в поход выступили. По сполоху, за один день тридцать рядов собрал. Считай, это больше двух взводов! Только с ближних поселков, — хвастался Середа и на Мишу от него несло спиртом. — А еще из Темнолесской да из Бешпагира в ночь подтянутся. Вот и сотня в полном составе! Понял? — Середа подоткнул под колени полы бурки и выпрямился в седле. — Сотня командира Середы! Завтра значок свой разверну, — вот как мы действуем!

— Вьюга-то погиб сегодня, — произнес Миша.

— Каким случаем? — повернулся в седле Середа.

Продолжая идти рядом с конем, Миша коротко рассказал о только что происшедшем. Середа снял кубанку и перекрестился.

— Царство Небесное. На своем боевом посту, значит, лег. Та-а-ак… — протянул он. — Ну, а какое твое теперь намерение? Как плануешь?

— Я к вам хотел идти, на Деминский.

Середа присвистнул.

— От ворот поворот! Дорогие гости, хозяев дома нет. Кладовщик с Андрей Иванычем мне вслед на подводах. По другим колхозам в том же порядке. Не одни казаки снимаются, а иногородние тоже с ними тянут, у кого есть на чем потянуть…

— Что ж, под немцев, значит, а на Россию плевать? — горячо, с досадой выкрикнул Миша.

— Кто тебе говорит — плевать? — озлился и Середа. — Ты пацанок, еще зелен, сер еще не знаешь того, какая она, Россия, есть. До ее ближней границы от нас не менее тысячи верстов будет! Найдется, где развернуться! А отступ? Что ж такого, маневрирование — и только, — щегольнул военным термином Середа. — На войне и не то бывает. Что же касается до немцев, так ты размозгуй по всем пунктам. Немцы йоськиных холуев бьют? Бьют.

— Бьют, да мало, — буркнул Миша.

— Мало, — согласился Середа, — так мы от себя добавим. Так или не так я говорю? Значит, мы не в услужение к немцам идем, а действуем в плане союзников.

— Не по душе мне это, — понуро отозвался Миша.

— Кто говорит — по душе? Думаешь, у меня своей амбиции нет? А как иначе? Душа-то что? Пар — и ничего кроме, а нам полная реализация всего положения требуется.

Середа бросил поводья на шею лошади, вытянул из-под полы кожуха табак, свернул и защелкал зажигалкой. Звезды искорок сыпались каскадом, но фитиль не вспыхивал.

— Зараза! — озлился он и шваркнул о землю зажигалку. — Стахановская продукция! Завтра, первым делом, немецкую себе раздобуду. А тебе, пацан, один план. Там у меня в обозе заводная кобыла есть. Худовата она, правда, а ладная. Вали, седай на нее и айда с нами! Черта лысого тебе здесь делать!

Минут пять шли молча. Обогнули скелет сожженного элеватора и вступили в город. Миша всё еще придерживался рукой за стремя Середы. Потом он перенес руку на колено всадника и легонько потряс его.

— У кого там эта кобылка? — спросил он.

— В последнем ряду, у барсуковского казака Прошина Василия. Попереду подвод. Значит, вынес решение? Ну, с Богом! Оголовье на ней имеется, а вот за седло извиняюсь. Сам себе его промышляй. Острый дефицит.