Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Троцкому разрешили остановиться в Париже для получения документов только на один день. Оказалось, однако, что в консульстве Норвегии о документах ничего не знают. А. Молинье связался с Осло. Оттуда сообщили, что документы все еще не заверены и в правительственных кругах в последний момент возникли колебания: не будет ли Троцкий заниматься в Норвегии революционной деятельностью и не возникнут ли трудности в связи с обеспечением его личной безопасности. Следует отметить, что в стране не было троцкистских организаций (первая такая группа появилась в Норвегии только в 1937 г.) [417]и пускать «козу в огород» не все норвежские государственные деятели были готовы.

Французы тоже занервничали. Им стало казаться, что Троцкий их все это время обманывал ради того, чтобы под предлогом получения норвежской визы снова оказаться в Париже. После продолжительного торга Троцкому дали отсрочку на 48 часов. Теперь у него было «целых» три дня для урегулирования проблем с норвежцами. Отсрочка была использована и в политических, и в личных целях. «Квартира почтенного доктора» Розенталя, отца одного из французских троцкистов, юриста Жерара Розенталя, ведшего дела Троцкого во Франции [418], «неожиданно превратилась в штаб фракции большевиков-ленинцев: во всех комнатах шли совещания, приходили новые и новые друзья» [419]. Троцкие, наконец, снова встретились со своим внуком Севой, которого не видели два с половиной года. К этому времени ребенок, которого судьба бросала из одной европейской страны в другую, окончательно забыл русский язык и общался с дедом и бабкой по-французски [420]. 20 июня Троцкий записал в дневнике с некоторым раздражением: «К рус[ской] книге о трех толстяках [421], которую он прекрасно, запоем читал на Принкипо, он прикасался теперь с неприязнью (книга у него сохранилась), как к чему-то чужому и тревожному. Он посещает франц(узскую) школу, где мальчики называют его Ьоch’ем» [422], т. е. так, как французы с презрением называют немцев.

Тем временем братья Молинье связались по телефону с деятелем Норвежской рабочей партии, редактором влиятельной газеты «Кристианзунд» Олавом Шефло [423], выступавшим за приглашение Троцкого в Норвегию, и с немецким коммунистом-оппозицио-нером Вальтером Гельдом, после прихода Гитлера к власти эмигрировавшим в Норвегию и пользовавшимся поддержкой видных норвежских социалистов. В конце концов виза была оформлена, но, во избежание нападок со стороны правой прессы, всего на шесть месяцев, хотя норвежцы и заверили, что виза будет продлеваться автоматически. Тем не менее, когда представители Троцкого явились в консульство за визой, им сообщили, что при шестимесячной визе Троцкий должен иметь обратную въездную визу Франции, а ее французы конечно же давать отказывались. Ситуация снова грозила стать безвыходной, но после очередного раунда телефонных переговоров с Осло правительство Норвегии перестало настаивать на обратной визе, и почти отчаявшиеся урегулировать вопрос о въезде в Норвегию Троцкие в сопровождении Хейженоорта, Франкеля, французского троцкиста Жана Руса и французского полицейского поездом отправились в Брюссель, а оттуда в Антверпен. На небольшом норвежском пароходе группа двое с половиной суток добиралась до Осло, где в порту была встречена Шефло. 16 июня 1935 г. Троцкий и Седова сошли на норвежский берег.

По требованию властей Троцкий поселился примерно в 60 километрах к северу от Осло, по дороге на Берген. Поездка в столицу на машине занимала около двух часов. На протяжении следующих восемнадцати месяцев он жил в доме левого публициста и члена парламента от Рабочей партии Конрада Кнудсена [424]. Влияние Троцкого на международное коммунистическое движение, и без того слабое, из норвежской дали стало почти незаметным.

Политические неудачи сопровождались значительным ухудшением состояния здоровья. Последние четыре месяца 1935 г. Троцкий находился в основном в постели, причем часть этого времени (с 19 сентября по 10 октября) пребывал в дешевой муниципальной больнице Осло. 29 сентября он записал в дневник внешне нейтральные, но на самом деле трагические слова: «Вот уже десять дней, как я в госпитале в Осло… Почти двадцать лет тому назад, улегшись на кровать в мадридской тюрьме, я спрашивал себя с изумлением, почему я оказался здесь? И неудержимо смеялся… пока не заснул. И сейчас я спрашиваю себя с изумлением: каким образом я оказался в больнице в Осло? Так уж вышло» [425]. Психическое состояние, в котором он находился, видимо, можно было назвать депрессией. 27 декабря он писал сыну Льву слова, обычно для него не свойственные: «Абсолютно необходимо, чтобы меня не тревожили по крайней мере четыре недели… Иначе я не смогу восстановить свою способность работать. Эта отвратительная ерунда не только лишает меня возможности справиться с более серьезными делами, но приводит меня к бессоннице, повышенной температуре и т. д… Я прошу тебя быть совершенно безжалостным по этому поводу» [426].

На этом унылом фоне большой и неожиданной удачей для Троцкого обернулось освобождение из советских тюрем двух его сторонников, иностранных граждан, которым весной 1936 г. удалось эмигрировать из СССР. Этими спасшимися иностранцами были итальянский подданный, хорват по национальности, член компартии Югославии Анте Цилига [427], в защиту которого выступили представители фашистского правительства Муссолини, и родившийся в Бельгии и ббльшую часть своей жизни проживший во Франции Виктор Серж [428], освобожденный из советских застенок благодаря заступничеству нелюбимого Троцким Ромена Роллана, который ходатайствовал перед Сталиным. Троцкий надеялся, что владевшие несколькими иностранными языками Цилига и Серж станут его верными представителями в европейских государствах, от которых Троцкий снова был отрезан.

Но Троцкого ждали разочарования. Цилига стал убеждать его в необходимости сотрудничать с социал-демократами самых различных направлений, причем не для подрыва этих организаций и поглощения их, а на равных с ними. И хотя Троцкий приложил определенные усилия для публикации воспоминаний и впечатлений Цилиги о пребывании в советских тюрьмах и лагерях [429], на его предложения о блоке с социал-демократами он неизменно отвечал отказами и в конце концов выступил с заявлением о разрыве с ним отношений.

Нечто подобное произошло и с Сержем. Вначале отношения были близкими, тем более что в 1933 г. во время пребывания в ссылке он установил контакт с первой женой Троцкого Соколовской, о встрече с которой рассказал Льву Давидовичу. Однако и Серж полагал, что сектантская тактика Троцкого вредна, что она не принесет успеха в борьбе против сталинизма, что фронт борьбы нужно расширять. Серж призывал Троцкого пойти на союз со всеми социалистами, от анархистов до правых социалистов. В одном из писем Троцкому он высказывал мнение заключенных ГУЛАГа о том, что позиция Троцкого в 1904 г. против Ленина была правильнее его нынешнего курса. Но из-за собственного меньшевистского комплекса Троцкий был решительно не согласен объединяться в борьбе против Сталина с западноевропейскими «меньшевиками», и взаимоотношения Троцкого и Сержа стали быстро ухудшаться, хотя и не достигли степени полного разрыва [430], как в случае с Цилигой.